Александр Слоневский. Книга “Жизнь. Смерть. Воскресение”. Часть I. Главы 5-8

Поділитись:
WhatsApp
Viber

Книга известного днепродзержинского историка и краеведа Александра Слоневского. Продолжение – главы 5-8, части первой.

Начало книги про костел святого Николая (Днепродзержинск)

Глава 5. Игнатий Ясюкович

Каменское обязано Ясюковичу так же, как Санкт-Петербург обязан Петру Великому, физика – Ньютону, литература – Пушкину. Это не преувеличение, может быть, масштаб сравнения другой, но пропорции те же.

Игнацио (Игнатий-Андрей) Ясюкович родился 1 ноября 1847 года в городе Ковно в польской семье потомственных дворян. После окончания Виленской гимназии в 1865 году он, по примеру многих молодых людей Польши и Литвы, поступил в Санкт-Петербургский технологический институт. Завершив в двадцать два года обучение в институте, и отработав короткое время на Козловско-Воронежско-Ростовской железной дороге, по указанию Технологического института в 1871 году был командирован Министерством финансов на полтора года за границу для усовершенствования в науках и искусствах. После возвращения из-за границы Ясюкович возглавил строительство Рязанско-Вяземской железной дороги и одновременно (это в двадцать шесть-то лет!) был доцентом кафедры строительства машин в Санкт-Петербургском технологическом институте. В 1874 году, оставив службу на железной дороге, он избирает своим полем деятельности промышленность и работает главным инженером, а в двадцать девять лет и директором Невской фабрики по строительству паровозов и судов. В 1884 году Ясюкович занимает пост главного руководителя знаменитых на всю Россию Путиловских предприятий.

Быстрорастущий, чрезвычайно талантливый молодой руководитель и энциклопедически образованный человек был у всех на виду. Именно с ним связало свои надежды Польско-бельгийское акционерное общество. Изменив свое название на «Южно-Русское Днепровское Металлургическое Общество», правление его все же размещалось в Варшаве. В сентябре 1888 года, приняв отставку В. Бассона, ЮРДМО приглашает Игнатия Ясюковича к управлению своими делами и, после согласия последнего, назначает его директором-распорядителем Днепровского завода в селе Каменском.

Сейчас уже не имеет значения, в какой последовательности задувались на Каменском заводе домны и запускались прокатные станы. Завод неуклонно рос и превращался в первоклассное предприятие. Ему было предоставлено почетное право участвовать во Всемирной промышленной выставке в Париже 1889 года. Здесь Днепровскому заводу присудили Большую золотую медаль, а на Всероссийской промышленной выставке 1896 года в Нижнем Новгороде его наградили Государственным гербом. Ясюковичу удалось создать такой коллектив инженеров и администраторов, добиться таких превосходных экономических результатов, что Днепровский завод по праву снискал себе славу лучшего металлургического завода Юга России.

Уделяя громадное внимание Днепровскому заводу, Игнатий Ясюкович не менее внимательно относился и к развитию Каменского. Мало будет сказать, что жилье и общественные здания Верхней (да и Нижней) колонии строились по последнему слову жилищно-коммунальной техники, вся застройка Верхней колонии происходила по единому архитектурному плану. Поэтому аристократическая часть Каменского очень быстро приобретала черты уютного, своеобразного, чисто городского района, ставшего впоследствии «центром кристаллизации» превращения села Каменского в настоящий город.

Верхняя колония утопала в зелени, по вечерам дома освещались электричеством, а улицы – электрическими дуговыми фонарями. По улицам разъезжали фаэтоны и верховые всадники. В палисадниках цвели цветы, а по дворам гуляли цесарки и индюки. Район жилых зданий Верхней колонии был впоследствии обнесен высокой каменной стеной с красивым въездом в виде средневековой башни, в воротах которой дежурил городовой. С Нижней колонией аристократический район Каменского соединялся «воздушным» мостом на четырёх опорах. На Верхней колонии в своем доме, в окружении так называемого «директорского парка» жил вместе с супругой пани Брониславой Генриховной и директор-распорядитель Днепровского завода Игнатий Игнатьевич Ясюкович.

Семейная жизнь четы Ясюкович омрачалась рождением больных детей. За исключением первенца Станислава, остальные трое братьев были умственно отсталыми. Мальчиков возили в коляске по директорскому парку, а иногда и по улицам Верхней колонии. Они бессмысленно таращились по сторонам и чему-то счастливо улыбались. Каменчане искренне сочувствовали своему директору-распорядителю.

Строительный бум жилых и общественных зданий Верхней колонии начался вместе со строительством завода и продолжался вплоть до революции. Благодаря Ясюковичу, с немалой частью его собственных средств, этот район Каменского украсился зданиями, какими могли бы гордиться и в иных столицах. В первую очередь, это православная Свято-Николаевская церковь, построенная по проекту талантливого архитектора Екатеринославской епархии Леонида Бродницкого на средства рабочих и служащих Днепровского завода, а также управления ЮРДМО на земле, отпущенной крестьянами села Каменское безвозмездно. Церковь, рассчитанная на одновременное посещение до 2000 прихожан, стала одной из самых крупных в Екатеринославской губернии. Внутренняя отделка ее, иконостас, мозаичные полы и прочее могли удовлетворить самый изысканный вкус. Созданная в Каменском церковь и по своему внешнему виду и по внутреннему благолепию являлась, по словам местной газеты «Отклики жизни», «богатым носителем высокой идеи храма, приводя в восторг и умиление людей, даже индифферентно относящихся к вопросам веры».

За ограждением жилых домов Верхней колонии, напротив православной церкви, было построено прекрасное здание Народной аудитории с целью предоставления рабочим завода места для развлечения и образования. В Народной аудитории были открыты библиотека и читальня, в парке Народной аудитории играл оркестр, дважды в неделю проходили театральные представления или концерты в зрительном зале, в котором свободно могло поместиться до 500 человек. В начале на сцене Народной аудитории ставились пьесы любительского репертуара, но впоследствии любители из среды рабочих и служащих с успехом исполняли серьезные драмы и комедии.

Инженерный или Заводской клуб, как позже было сказано в «Описании Днепровского завода» «занимает первое место среди учреждений, имеющих целью доставить служащим возможность приятного препровождения времени и почву для развития общительной жизни». Он был построен по личной инициативе И. Ясюковича и останется одним из памятников его заботливости о своих сотрудниках. Клуб служил местом собраний и увеселений для членов Инженерного клуба, в нем располагались обширный зал с вестибюлем, хорами, сценой, углублением для оркестра, театральные уборные, гостиница. Потолок и стены зала расписывались итальянскими художниками, а акустика среднего зала Инженерного клуба не уступала акустике оперных театров. Это достигалось за счет тонкого знания законов строительства подобных залов и усиливалось благодаря размещению под сценой пустых бутылок из-под шампанского, служивших резонаторами звука. Недаром здесь в 1915 году пел сам Федор Шаляпин! В саду при Инженерном (Заводском) клубе были устроены гимнастические тренажеры, беседки, площадка для игры в лаун-теннис.

Рядом с Инженерным клубом, на краю Верхней колонии, при самом спуске к заводу, размещалась массивная Главная контора Днепровского завода. Со стороны жилых домов передний подъезд Главной или Технической конторы был соединен с улицей бетонным мостом, к которому с двух сторон примыкали две мозаичные лестницы для сообщения с двором, расположенном ниже улицы. На перилах моста были установлены для украшения вазы и две фигуры, символизирующие Промышленность и Торговлю.

Читатели еще ничего не услышали о заводском двухклассном училище с шестилетним курсом обучения, считавшемся образцом подобного рода учреждений, о заводской больнице, медицинское оборудование которой соответствовало новейшим требованиям своего времени, о зданиях мужской и женской гимназии, каких было мало и в городах, о Главном магазине Общества потребителей, зданиях Летнего и Зимнего яхт-клубов. Общественные и жилые здания Верхней колонии Каменского были украшены замечательными, нигде не повторяющимися образцами художественной ковки. А парадная кованая лестница Главной конторы могла бы оказать честь сооружению любого, самого высокого ранга. Да, редкий инженер, администратор и градостроитель, человек в самом высоком значении этого слова жил в Каменском. И само Каменское обязано ему своей жизнью и дальнейшим развитием.

Глава 6. Первый католик города

– Была бы жива пани Феля – ты помнишь Майкопскую? – она бы тебе все рассказала о костеле, а я что? Я родилась, когда костел уже закрыли, – говорила мне мама, когда я, не зная с чего начать, расспрашивал ее о неимоверно далеком времени.
– Знаю только, что костел внутри был такой красивый, что туда все старались попасть. А еще говорят, там стояла статуя Иисуса Христа, и кто хоть раз ее видел, не мог уже забыть никогда. Если хочешь, я расспрошу Тамару Хинцинскую. Старое поколение уже поумирало.

Тетя Тамара тоже конкретно не могла ничего сказать. Единственное, что она помнила из чьих-то рассказов, что фигура Иисуса Христа представляла собой не статую, а лежала в гробу. И сделана она вроде бы из цветного воска. А куда она делась, да кто ж его знает, куда…
– Может, на свечки растопили… Я бы ходила в костел, что ты! Только видать уже не придется.

Все мои знания о костеле сводились к короткому отрывку из книги «Описание Днепровского завода» и тому, что костел был очень красив. Я даже не знал точно, когда его закрыли. И тем более казалось невероятным, что сейчас кто-то вспомнит о том, что представлял собой костел до своего закрытия. Но с другой стороны, помнят же люди о гробе с восковым Иисусом.

Нина Александровна Цыганок, к кому я обратился за консультацией, повела меня в фондохранилище музея истории города. Здесь, в фондах, в невозможной скученности, впритык друг к другу стояли, лежали, грудились столетние шкафы, пианино, граммофоны, какие-то черепки, стулья, прялки, стеллажи, забитые снизу доверху чем-то неизвестного мне назначения.

– Вот видите, – вздыхала директор музея, – мы вынуждены отказывать в приеме крупногабаритных вещей. Некуда складывать!

В углу комнаты-подвала, под большой полиэтиленовой пленкой, находилось то, ради чего мы спустились в музейную преисподнюю. Хранитель фондов Надежда Сердюк сняла пленку, и я увидел четыре деревянные статуи. В рост человека, раскрашенные цветными красками, когда-то они были необыкновенно хороши. От них и сейчас невозможно было оторваться, особенно поразили глаза: живые, укоризненные, чуть отрешенные и бесстрастные, неземные глаза святых.

– Да, это святые с алтаря нашего костела, есть еще распятие и фисгармония.

Крест, длиной не менее трех метров с распятым на нем Иисусом Христом, лежал на полу, придушенный чем-то тяжелым. Статуи рассохлись, и с них осыпалась краска, а у распятого Христа отбилась голова.

– Еще чудо, что они сохранились хотя бы в таком виде, – тихо сказала Нина Александровна, – мы их буквально в последнюю минуту спасли от уничтожения, когда очищались подвалы православной церкви, куда когда-то свезли и свалили остатки костельных реликвий.

– Нина Александровна! – с надеждой спросил я, – а вам ничего не известно о гробе с телом Иисуса Христа? Он тоже был такой красивый и сделан в натуральную величину, но не из дерева, а из цветного воска или гипса.
– Что вы говорите… Как интересно.
– А на Пасху гроб специальным устройством на цепях поднимали для обозрения.
– Нет, ничего не известно. Александр Юльевич, я вас попрошу, вы это все записывайте: кто говорит, как фамилия, потом пригодится, вот увидите. И, наверное, есть смысл попытаться выйти на католиков, что-то должно сохраниться хотя бы в их памяти.

О католиках мы уже думали с Васильевым. Договорились, что я дам информацию на радио и в местных газетах, где расскажу о создании инициативной группы по спасению костела, наших целях и попрошу католиков откликнуться, прийти или позвонить в Заводской музей к Васильеву. Сам Михаил Иванович, порывшись в записной книжке, позвонил старому католику И. Костере, 1903 года рождения и пригласил его в музей.

– Этот дедок дойдет до Папы Римского, вот посмотришь, его нужно только завести.

В назначенный день середины июня 1990 года, когда в ожидании Костеры я сидел у директора народного музея ДМК, Михаил Иванович рассказывал мне о костеле.

– А вот не помните, Михаил Иванович, говорят, в костеле была реликвия – гроб с телом Иисуса Христа.
– Была! – воскликнул Васильев. – Точно! Христос лежал на такой кушеточке, чуть повернув набок голову, и с ладоней и из бока у него сочилась кровь, да…
– А куда же все потом подевалось?
– Саша, ну кто ж теперь скажет, сколько лет прошло. Знаешь, как у нас, что-то разворовали, что-то распаскудили, а что-то может и спрятали. И лежит оно где-то и сейчас.
– Где, например? У людей?
– Где? Да хоть в подземных ходах и старых коммуникациях под Верхней колонией, о которых сейчас никто не знает. В 1946 году, когда я приехал в отпуск из армии, группой подростков был вскрыт подземный ход, ведущий от церкви к заводу, а в нем попы что-то спрятали перед закрытием церкви. Бумаги, помню, кругом были разбросаны. А если и под костелом есть такой ход, почему бы и католикам что-нибудь в него не всунуть?

Ну и ну! Что я слышу! Подземные ходы под Верхней колонией! Кто из нас в детстве не мечтал найти клад? И чтоб там было много-много золота. Кто не бредил подземными ходами, тайниками и лабиринтами? Мы набрасывались на Стивенсона и Майн Рида, под видом флибустьеров входили в доверие к капитану Флинту, спасали гордую дочь Монтесумы и проходили по московским подземельям в поисках библиотеки Ивана Грозного. И только родной город выпадал как-то из поля зрения искателей сокровищ. Ну что же с него возьмешь, кроме чугуна и стали? А тут… подземные ходы и старые коммуникации, о которых сейчас никто не знает! Пока я переваривал услышанное, за дверью раздались шаркающие шаги.

– А вот и Костера, – определил Васильев.

Шарканье ног усилилось, но дверь никак не открывалась. Наконец это произошло, и на пороге возник маленький, седенький старичок, весь трясущийся, в шляпе, которая когда-то была синей, в лоснящемся пиджаке и медалью на нем. Он задрал голову, но глядел вниз из-под толстых выпуклых очков, державшихся против всяких законов физики на кончике его носа. В руках Иван Иосифович Костера держал палку, но, переставив ее за порог, никак не мог переступить через неожиданную преграду в виде вышеназванного порога. Я бросился к нему и, взявши ветерана под локоть, попытался помочь.

– Пустите меня! Кто вы такой?! – неожиданно закричал Костера. – Отойдите, отойдите от меня!

Я отпрянул в сторону, а Иван Иосифович, преодолев порог, направился к ближайшему стулу, успешно пройдя двухметровый путь за две минуты. Усевшись на стул, он спросил у Васильева:

– Миша, кто это меня хватал?
– Это наш депутат, Саша Слоневский, он хочет восстановить костел.
– Что? Говори громче!
– Это наш депутат, говорю, он хочет восстановить костел.
– Бандиты! Бандиты! – разволновался Костера. – Они закрыли костел, а меня исключили из партии. Бандиты! Миша, кто это меня хватал?
– Это я, Иван Иосифович, моя фамилия Слоневский, я хочу восстановить костел.
– Что? Депутат? Хорошо, не кричите. Бандиты! Я в костеле играл на органе и пел в хоре мальчиков. Но в партии меня все равно восстановили. Через пятьдесят лет, а восстановили. И извинились! Не надо мне их извинений.
– Иван Иосифович, расскажи, есть ли в городе католики?
– Католики? Сколько угодно! Я первый католик и играю на пианино, я под настроение и станцевать могу. Миша, бери депутата, и поехали на ту сторону, покатаемся на катере, по сто грамм выпьем. Я им взносы за пятьдесят лет заплачу, пусть им стыдно станет. Бандиты!.. Миша, кто это меня хватал?

Ничего толком не добившись от «первого католика города», но на всякий случай, записав его адрес, мы стали ждать появления других католиков. Результат оказался явно ниже того, на что рассчитывал Михаил Иванович.

По прошествии трех недель, когда ждать дольше уже было бессмысленно, к нам, не считая И. Костеры, обратились всего шесть человек: Л. Павлюченко, А. Квятковская, А. Каминская, С. Делянова, З. Балашова и В. Запорожец. Сам же я решил встретиться с отцом Александром Свидуновичем, настоятелем православного Свято-Николаевского собора.

– Ты сходи к Свидуновичу, – не раз говорил мне Васильев, – интересный мужик!

Отец Александр был у себя. Он напоминал какого-то характерного героя, может быть Ивана Грозного, – черные с проседью волосы, бородка, загнутая клином, пронзительный взгляд темных глаз, необычайная уверенность в себе, подавляющая окружающих.

Увидев его, заохали старушки-богомолки: «Отец Александр! Отец Александр!» – и врассыпную бросились кто куда, когда мы с настоятелем, прохаживаясь у церкви, поднимались по ступеням, ведущим вовнутрь храма.

– Какое ваше отношение к возможному возрождению костела, как католической церкви?
– С католиками у нас нет противоречий. И ни я, ни моя паства не будем возражать против открытия костела. Я даже скажу, что ко мне ходят причащаться некоторые католики, которым больше некуда податься, я им, конечно, не отказываю. Если у вас что-нибудь получится, я думаю, у нас установятся нормальные христианские отношения.
– Отец Александр, об этом еще трудно говорить – получится или нет, может быть и не удастся воссоздать католическую общину. Но вот в газетах прозвучало предложение передать костел автокефальной церкви.
– Автокефалистам?! Нет! – Отец Александр совершенно неожиданно для меня пришел в явное возбуждение. Он с жаром заговорил об абсолютно непонятных мне вещах, о каком-то поместном соборе четырехсотлетней давности, где произошло что-то ужасное. Он говорил о нем так, будто все произошло на прошлой неделе, и отец Александр лично участвовал во всех его перипетиях. Я понял только одно, что случайно нажал какую-то болевую точку.

Раздумывая о происшедших событиях и не торопясь давать им окончательную оценку, но, все же более склоняясь к мысли, что католическую страницу в повести придется закрывать, я встретил на улице свою школьную учительницу, нашу любимую Диану Афанасьевну. Несмотря на то, что прошло уже почти двадцать лет после окончания школы, мы всегда с удовольствием останавливались при встрече, чтобы немного поболтать.

– Ну, как успехи, как костел? Скоро пригласишь на службу? – с юмором спросила Диана Афанасьевна своим чуть хрипловатым голосом. Я принял ее тон и ответил:
– Конечно! Осталось всего ничего – восстановить его и найти гроб с телом Иисуса Христа, который в последний раз видели лет шестьдесят назад.
– Почему шестьдесят? Я видела его тридцать лет назад.
– Видели, вы? – мой шутливый тон исчез в одно мгновение.
– Да, очень запоминающаяся вещь!
– Но где же вы могли его видеть?
– Я не знаю, как это называется правильно: часовня или каплица, но я там племянницу крестила. Это дом за городским парком, то ли на Арсеничева, то ли на Красноармейской, уже не помню. В глубине двора стоял флигель, а в нем и помещалась каплица. Там я и видела гроб с Иисусом Христом, а еще иконы висели, распятие.

Посвятив в свое расследование Юрия Сушко, мы отправились по указанному адресу, втайне надеясь найти там гробницу Тутанхамона. Но надежды были напрасны. Владелицы не оказалось дома, а соседи рассказали, что каплицу прикрыли еще в конце пятидесятых годов, когда умерла ее хозяйка Стефанкевичева. Куда потом все исчезло, они не знают, но мы можем спросить у Алины Игнатьевны Селянской, она живет здесь неподалеку.

Несколько дней кряду я не мог напасть на Алину Игнатьевну, потом мы все же встретились, и я расспрашивал ее о костеле, каплице и католиках.
– После смерти пани Стефанкевичевой мелкие вещи – подсвечники, иконы – разобрали верующие. Крупные – статуи святых Антония, Войчеха, большое распятие – передали, кажется, в музей. А где гроб с Панем Езусем, нет, не знаю.
– А кто бы еще мог рассказать обо всем этом?
– Брат моего покойного мужа или Крживицкие Анна и Хелена, кое-кто еще остался.

Ага! Значит, кое-кто остался! Запишем для памяти.

Глава 7. Костел

В 1891 году будущий Российский Император Николай II находился в Японии. 29 апреля в городе Отсу на него напал местный жандарм, фанат-террорист, нанеся Николаю ножевые ранения. Наследник престола серьезно не пострадал, но потерял много крови. Покушение на царевича Николая, всколыхнувшее всю Россию, произошло накануне праздника перенесения мощей святого Николая из Мир Ликийских в итальянский город Бари.

Игнатий Ясюкович немедленно выступил с инициативой постройки в Каменском двух христианских храмов: православного и католического, соединив в них имя святого Николая, почитающегося как православием, так и католичеством, с именем царевича Николая. Оба строительных комитета возглавил директор-распорядитель Днепровского завода. Постановление собрания было направлено министру внутренних дел И. Дурново, который лично передал его самому Императору Александру III.

Говоря объективно, католики более, нежели православные, нуждались в построении собственного храма. В Каменском и прилегающих к нему селах – Романково, Тритузном, Карнауховке, Таромском – функционировали церкви, окармливающие Словом Божиим православных христиан. У католиков же храма просто не было, они уже третий год продолжали ютиться в молитвенном доме, который не вмещал всех желающих участвовать в Литургии. Однако объективность не всегда тождественна целесообразности. Игнатий Ясюкович, как мудрый человек и здравомыслящий руководитель, прекрасно понимал важность мирного сосуществования представителей разных вероисповеданий в таком конгломерате, каким являлось многонациональное Каменское. Даже Екатеринославский губернатор Д. Мартынов, крайне негативно относящийся к присутствию в губернии большого количества поляков (хотя они, строго говоря, не являлись иностранцами), положительно оценивал деятельность И. Ясюковича на посту директора, подчеркивая его гуманизм, благодаря которому антагонизма на заводе между местным и пришлым населением не наблюдалось.

На Днепровском заводе состоялось собрание рабочих и служащих-католиков, на котором было принято решение о перечислении 1 % зарплаты на строительство костела, сохраняя капитал на спецсчете в заводской кассе. Таким образом был образован фонд в 120.000 рублей на постройку храма. Часть расходов взяло на себя ЮРДМО. Содержание одного священника, органиста и прислужника было решено отнести на счет рабочих и служащих. В то время на Каменском заводе трудилось 600 католиков. Общая же численность верующих католического вероисповедания, учитывая членов семей заводчан, составляла гораздо более внушительную цифру. Место для будущего храма решили купить у сельчан Каменского. Уполномоченные по строительству костела подали прошение на имя Екатеринославского губернатора о строительстве храма – будущего филиала Ямбургской римско-католической парафии.

Однако только через четыре года все бюрократические препятствия были устранены. На новом общем собрании католики Каменского решили безотлагательно приступить к возведению храма. И в сентябре 1897 году через шесть лет после принятия решения о строительстве католического храма, на довольно обширном участке вблизи заводской больницы завершено возведение «Каменской приходской церкви во имя Святителя Николая» или костела Святого Николая, ставшего еще одним украшением Каменского. Проектировал костел и наблюдал за его постройкой архитектор Хорманский. Зодчий решил задачу возведения католического храма по типу готических соборов средневековья. Костел представил собой сооружение базиликального типа с двумя 33-метровыми башнями по восточному фасаду, а с высоты птичьего полета представлял собой лежащий на земле латинский крест. Значительное внимание в архитектуре здания Хорманский уделил главному фасаду, где расположен портал центрального входа с двумя «готическими» дверями. Над центральным входом приковывало взгляд огромное арочное окно, превосходящее по площади двойные входные двери. В площадь окна вписаны четыре более мелкие стрельчатые окна. Средняя часть фасада завершалась выразительным треугольным щипцом с крестом над ним. А кресты над двумя башнями, сделанные из черного металла, как бы плыли в небе над костелом. Дождевая вода разбрасывалась от башен через водосточные трубы, выполненные в виде горгулий. (Горгулья – в готической архитектуре рыльце водосточной трубы в образе фантастической фигуры).

Через четыре боковых шестиметровых стрельчатых окна и двадцать семь малых окон-бойниц костел наполнялся светом. По специальным водонагревательным каналам, проложенным в толще стен, храм нагревался в зимнее время теплым воздухом от печи, расположенной под костелом. В звонницах башен установили раскачивающиеся механически колокола: тридцати и сорокапудовый колокол в правой башне, и пять меньших колоколов в пять, десять, пятнадцать, двадцать и двадцать пять пудов в левой. Каменской костел сложен из так называемого желтого черкасского кирпича и покрыт оцинкованным кровельным железом. Храм рассчитан на одновременное посещение пятисот прихожан. Внутри костел был преисполнен всеми атрибутами католической церкви: деревянным распятием и фигурами святых, установленных в нишах алтарной части, мраморной фигурой Девы Марии, иконами, резным амвоном, канделябрами, деревянными дубовыми скамьями и двумя исповедальнями, органом и позолоченной бронзовой люстрой.

В дневниках польской писательницы Марии Гурской под общим названием «Когда бы меньше любила», хранящихся в Варшавской Народной библиотеке, существует любопытная запись, относящаяся к 1897 году. В ней говорится о посещении Гурской знаменитого польского художника Юзефа Хелмонского. Последний пользовался такой прижизненной славой, что очень часто его называли просто Мастером, даже не употребляя при этом фамилии. Итак:
«Я была невероятно заинтересована новой картиной, о которой уже все говорили. Выбравшись к Мастеру, застали его за работой. Икона практически завершена, и о ней уже можно судить. Это его первая работа на религиозную тему, сделанная на заказ. Он должен был приспосабливаться к указанным ему размерам, и мы увидели огромную вещь, высотой четыре метра. Икона представляла собой Матерь Божью Ченстоховскую в длинном голубом плаще. Лицо и композиция чудеснейшим образом выдержаны в византийском стиле, лишь черты Богоматери иные. Лицо ясное, голубые глаза, фигура, как прекрасное видение. Под ее плащом, ибо ног не видно, открывается прелестный польский пейзаж: селения, кресты, засеянные поля. Матерь Божья как бы плывет в небе над этим пейзажем и обнимает его. Ее фигуру окружает светлая радуга, которой окончательно проясняется пейзаж. Вся икона превосходна. В ней виден настрой глубоко верующего человека, его духовная приподнятость. Но к несчастью, эту икону никто никогда не увидит. Ибо уходит она за Днепр в Каменское, в металлургическую фабрику Рау, где польские рабочие, подговоренные директором Ясюковичем, собрали деньги и за 300 рублей золотом заказали икону для большого алтаря местного костела». (В. Рау – один из учредителей Днепровского завода в селе Каменском.)

Но данная икона никогда не украшала главный алтарь Каменского костела. Алтарная часть представляла собой деревянную копию фасада с башнями, в нишах которой помещались скульптуры святых. В центре алтарной части находилось распятие работы М. Стадницкого, вырезанное в том же 1897 году специально для открывающегося в Каменском костела. И все же икона Юзефа Хелмонского прибыла в Каменское и украсила так называемый «нижний костел», где был размещен алтарь Матери Божьей Ченстоховской.

Первым настоятелем Каменского костела Святого Николая стал ксендз Гиацинт Левчак. Он родился в 1831 году, рукоположен в священники в двадцать один год от роду и к моменту завершения строительства католической церкви в Каменском находился в возрасте шестидесяти шести лет. Вместе с ксендзом Левчаком в приходе в разное время работали священники Шепотовский, Кеверлейн, Коморовский, Врублевский, Шамнес, Игнатий Довблис и викарий Оттон Бем. Достойно отслужив в Каменском, Гиацинт Левчак впоследствии был направлен в 1900 году в Одесский деканат, где получил почетную, но необременительную должность викарного священника филиальной церкви во имя святого Климентия Первого Папы.

Открытие костела 14 мая 1898 года собрало, кажется, все Каменское. Яну Кальвасинскому с женой Вероникой и детьми Леоном и Бронеком еле удалось протиснуться вовнутрь после крестного хода вокруг костела. Торжественно звонили колокола, установленные в звонницах башен: тяжелые басили из правой башни, а пять меньших колоколов вторили им слева. Бронек все пытался понять, где сидит этот дядя, который дергает за веревки колоколов.

– Нет там никакого дяди, – сказал ему отец, – колокола раскачиваются механически.

Что такое «механически» Бронек не очень хорошо понял, но подумал, что было бы недурно слазить наверх башни и самому все посмотреть. Зайдя в костел, окропившись из большой чугунной чаши с освященной водой и пройдя через двери остекленной деревянной стенки, отделяющей зал от парадных дверей, Кальвасинские с огорчением обнаружили, что сидячих мест уже давно нет. Двадцать четыре двойные скамьи из черного полированного дуба, симметрично расставленные четырьмя блоками, были мгновенно заняты или забронированы за почетными гостями. Пришлось стать около бокового алтаря Сердца Иисуса рядом с высоким красивым резным амвоном.

– Зато проповедь будет хорошо слышно, – сказала Вероника.

Кальвасинские огляделись. Да, это настоящий костел! Совсем как в Польше! Через разноцветные стекла окон в зал проникало солнце, раскрашивая храм в желтые, синие, зеленые, красные тона.

– А люстра! Люстра какая! – восторженно шептала Вероника мужу.
– Вижу, – довольно отвечал Ян Кальвасинский.
– А плитки на полу! – совсем шаги заглушают, даже если на каблуках.
– Погляди – Дева Мария, чудо!

На треугольном столике в углу костела вблизи главного алтаря стояла необыкновенно красивая белая фигура Марии, высотой около метра. В противоположном углу близ входных дверей на стене была привинчена также белая мраморная доска, с надписью, гласившей, что Каменская Приходская церковь во имя Святого Николая, сооружена в 1895-97 г.г. по инициативе директора-распорядителя Днепровского завода Игнатия Игнатьевича Ясюковича на средства рабочих и служащих Днепровского завода при участии Металлургического Общества.

– А это кто в первом ряду, Ясюкович?
– Тише, услышат…

В это время серебряно зазвенел колокольчик, и костел наполнился торжественными звуками органа.

На открытии костела побывал корреспондент варшавского журнал «KRAJ» («Родина»), и в номере 22 за 1898 год была опубликована статья под названием «Каменское в мае».

«Несколько лет назад о селе Каменское на Днепре Екатеринославской губернии никто ничего не знал и не слышал. Пока не возникло акционерное общество ЮРДМО. Выросла здесь могучая металлургическая фабрика, а также чудесные домики для рабочих и большие кирпичные дома для фабричных служащих, больница, школа. Как бы по мановению волшебной палочки зазеленели на пустырях садики пред домами, а улицы зацвели белыми акациями.

Со всех сторон стали прибывать с женами и детьми специалисты и не специалисты, поступая на службу крупного капитала, чтобы поймать удачу либо работать ради хлеба насущного. Среди прибывших была значительная часть поляков, которые увеличивали число новых бедняг, нуждающихся в хлебе. Одни среди них нашли здесь свой хлеб насущный, другие – более или менее достойное существование, но нашлись и такие, кто очутился еще в более трудном положении.

Задания и стремления капитала не имеют ничего общего с религиозными чувствами его слуг. Наша техническая интеллигенция, говоря в общем, является либо старается быть похожей на людей положительных и практичных: она равнодушна к религиозным делам и всему, не связанному с техникой или заводом. Умножение капитала путем увеличения продукции и уменьшения себестоимости – вот девиз современной буржуазии, имеющий мало общего с девизами человечности и недостаточные для простых людей, которые единое наслаждение и утеху в жизни черпают в тихой молитве либо набожной песни, напетой матерью над их колыбелью. Их сердца вскоре после прибытия в низовья Днепра затосковали за тем, что дает негу в труде и успокоение в тоске, затосковали по совместной молитве, за верой нашей католической. Об удовлетворении этих стремлений первыми задумались рабочие Днепровского завода, меньшие в этом мире.

В первые годы своего пребывания на берегах Днепра они чувствовали себя разбитыми, как после бури, и своими силами за свой счет устроили старого священника в частном доме, соорудив там каплицу. На протяжении восьми лет она служила местом совместной молитвы, где священник благословлял их супружества, крестил детей и молился о вечном мире для умерших. Чтобы не платить довольно высокую квартплату (50 рублей в месяц) и иметь собственное соответствующее помещение каплицы, католики Днепровского завода решили составить определенную квоту и построить собственный молитвенный дом на фабричной земле. Эта мысль нашла положительный отклик в среде католического населения, а потом в совместном решении строительства в Каменском костела.

23 июня 1891 года на собрании, созванном фабричной администрацией, было принято постановление уведомить власти о решении трудящихся католического вероисповедания просить дозволения о строительстве в Каменском католического костела во имя Святого Николая. Одновременно собравшиеся приняли решение перечислять в фабричную кассу ежемесячно один процент от своего заработка. Прошло несколько лет, пока пришло позволение на строительство костела и получена от Каменского Сельского общества одна десятина земли вблизи фабричных домов. После получения правительственного разрешения на новом собрании католики постановили удвоить взнос и безотлагательно приступить к строительству костела. И 17 сентября 1895 года состоялось освящение первого (краеугольного) камня. Уже через два года, практически в тот же день, верхушки двух башен увенчались крестами.

Каменской костел, построенный из так называемого черкасского кирпича в стиле напоминающий готический, имеет две резные двери из натурального дуба, а внутри из такого же дуба и в таком же стиле алтари: большой с распятым Христом и два боковых – Святого Николая и Святой Варвары. К стилю алтарей приспособлены: орган, амвон, конфессионал (исповедальня – авт.), лавки – все дубовое, солидное, с позолотой, в прекрасном вкусе. Пол в костеле плиточный, ксилолитовый. Под перекрытием срединного нефа помешена прекрасная бронзовая позолоченная люстра. Такая же лампада горит перед санктуарием (дарохранительницей – авт.), а канделябры на алтарях – также бронзовые – отличаются благородным стилем.

Кроме верхнего, есть еще нижний костел, предназначенный к погребальным церемониям. Там установлен алтарик Матери Божьей Ченстоховской, тот самый, пред которым каменские католики молились ранее в своей убогой каплице. Костел стоит в степи, его окружает сквер с деревьями и высеянной травой. В глубине за костелом расположен красивый одноэтажный домик из шлакового кирпича, предназначенный для жилья ксендза и органиста. За домом – хозяйственные постройки. Стоимость строительства составила значительную сумму – девяносто тысяч рублей, собранных почти исключительно работниками завода. В то время, когда акционерное общество выделило лишь семь тысяч рублей.

Кроме постоянных процентов от средств, находящихся в фабричной кассе, поступали также частные пожертвования, сборы, либо поступления от отдельных лиц. Орган, люстра, канделябры, монстранция (дароносица – авт.) и несколько икон были приобретены таким способом. Не называем ни имен жертвователей, ни заслуг строительного комитета, ибо каждый делал, что мог, и что ему диктовала совесть. Бог единый, который читает в сердцах и душах человеческих, воздаст каждому по заслугам. Все, причастные каким-либо образом к строительству костела в Каменском, счастливы, ибо имеют прекрасный храм, построенный их собственным трудом.

Долго, с большим нетерпением все ожидали окончания строительства этого костела и, наконец, дождались. 14 мая сего года состоялось большое торжество. Ксендз Хартман из Мариуполя по поручению саратовского епископа освятил новый костел. С самого утра празднично одетые люди начали собираться около нового Божьего дома, который купался в лучах весеннего солнца. В этот торжественный день на башнях костела в первый раз зазвучали колокола, а на хорах – орган, а во время богослужения в первый раз разнеслось с амвона по костелу Слово Божие, провозглашенное ксендзом Андржейковичем. С хоров полилась трогательная песнь.

Взволнованные толпы упали на колени, и из тысяч глаз полились слезы благодарения, которые оживляющей росой упали на сердца верующих. Ощущение великой любви и молитвенный настрой объяли всех – мужей и невест, стариков и детей. От алтаря с дымом кадил шли молитвы священников, от колоколов – медные голоса, из сердца – набожная песнь, из души – молитвенные воздыхания. И соединялись они под куполом костела, а оттуда разносились к небу великой молитвой благодарения, отголоски которой подхватил ветер и разносил вдаль…»

Глава 8. Первые шаги

На одной из первых сессий горсовета от имени комиссии по культуре был подготовлен депутатский наказ в днепропетровский областной совет. Идея эта была не моя, но, как говорится, тоже хорошая.

Инструктор орготдела Михаил Живаев сделал объявление, что если у депутатов есть проблемы, решение которых невозможно на местном уровне, их можно оформить в виде депутатских наказов и отправить в область.

– Пока еще не поздно и облсовет еще не сформировал титул депутатских наказов, – многозначительно добавил Живаев.

Я тут же набросал свой наказ, положив в его основу письмо киевского института теории градостроительства днепропетровскому областному управлению архитектуры.

Депутатский наказ
В г. Днепродзержинске, по ул. Коваленко, 3 (избирательный округ № 52) находится здание, представляющее большой интерес, как одно из немногих сохранившихся на территории Центральной Украины зданий католических костелов. Здание было построено в 1897 году по проекту архитектора Хорманского.

В настоящее время на территории двора костела и в самом здании находятся: кооператив «Дизайн» металлургического комбината, морская школа ДОСААФ, кабинет экстрасенсорного лечения горкома ДОСААФ. Дальнейшей сохранности здания не способствует ведомственная разобщенность арендаторов и придание памятнику не свойственных его назначению функций. Так, к южному фасаду пристроена эстакада, по которой грузовыми автомобилями осуществляется ввоз и вывоз через окно (!) продукции кооператива «Дизайн», внутреннее пространство храма разделено на два этажа, а к центральному входу примыкает трехэтажная пристройка, уродующая храм.

Жители Днепродзержинска (в частности, избиратели 52-го округа) дали наказ – взять здание костела под охрану государства и восстановить его в первоначальном виде. Эти вопросы не могут быть решены в полном объеме местными советами, поэтому мы обращаемся в облсовет с наказом и просьбой: подготовить и передать в облисполком проект решения для взятия этого объекта на государственный учет в качестве памятника архитектуры местного (республиканского) значения; создать компетентную комиссию по определению затрат на реставрацию костела; помочь средствами и специалистами для восстановления первозданного вида костела, включенного Украинской Советской Энциклопедией в Словарь к Своду памятников истории и культуры народов СССР (том по Днепропетровской области).

Промедление в восстановлении костела с каждым годом увеличивает сумму средств, необходимых для его реставрации.

Далее стояло шестнадцать подписей депутатов, в том числе восемь подписей депутатов облсовета. Я мог с удовлетворением признать, что неплохо потрудился и начал уповать на областную Советскую власть нового созыва. В течение последующего года я всячески делал ссылки на этот депутатский наказ в местной прессе и в личных беседах с официальными людьми, ждал результата, пока однажды не столкнулся в коридорах горисполкома с Сергеем Злючим, членом нашей комиссии по культуре.

– А, Саша! – приветствовал меня Сергей, работавший в то время в исполкоме, – все хочу передать тебе один документ, да все забываю.

И он пошел куда-то наверх и принес мне наш депутатский наказ со всеми подписями.

– Где ты его взял? – поразился я, – ведь я же его передал для отправки в Днепропетровск!
– В столе валялся. А сейчас надо было перенести стол в другой кабинет, я его открыл, гляжу – наказ, ну, думаю, дела. Выходит, тот, кому ты его передавал, всунул наказ в стол и забыл о нем. Я бы на твоем месте вставил ему хороший пистон.

Но покуда я ничего об этом не знал и мысленно пожинал будущие плоды депутатского наказа. На сессии горсовета по предложению Нины Александровны Цыганок мы начали сбор средств на восстановление костела. Звучало, конечно, сильно.

Мы уже договорились с Цыганок, что гонорары от статей, посвященных костелу и вопросам возрождения культуры, мы будем переводить на счет костела, и надеялись, что нашему примеру последуют и другие. Сбор средств на сессии заключался в том, что около взятой в отделе культуры керамической вазы были поставлены два снимка костела – архивный и современный, – а на листе из альбома для рисования довольно самонадеянная надпись гласила: «Сбор средств на восстановление костела».

Естественно, это был пропагандистский, а не практический шаг, задача которого состояла в том, чтобы депутаты хотя бы узнали, что в городе есть полуразрушенный красавец-костел, и кто-то решил возвратить его к жизни. Одни депутаты равнодушно проходили мимо вазы, другие с любопытством или озабоченностью разглядывали фотографии, а иные – кто искренне, а кто из нежелания казаться ретроградом – бросали в вазу рубли и трешки.

Среди депутатов было немало руководящих лиц, что, конечно, облегчало задачу установления контактов «в верхах», от которых зависело оказание практической помощи костелу. Я переполнился иллюзиями «блицкрига» и рассчитывал, что, перезнакомившись с депутатами-директорами, можно попросить собраться их всех вместе, изложить суть вопроса, они обсудят, как лучше восстановить костел (директора все-таки!), скинутся по кругу и дело пойдет. И начинать я решил с самого-самого верха – первого секретаря горкома компартии.

Леонид Васильевич Дубров еще совсем недавно занимал высший должностной пост города – председателя горисполкома и был одним из лучших председателей последнего времени. Но горисполком всегда находился в тени горкома, партия являлась средоточием реальной власти и, возможно, именно это обстоятельство побудило Дуброва дать согласие на переход в горком. В то время в коммунистическую идею уже мало кто верил и меньше других сами коммунисты. Как первый секретарь горкома и человек очень авторитетный и влиятельный, Леонид Васильевич стал лидером блока коммунистов горсовета. Я же, хоть и состоял еще членом КПСС, находился в противоположном лагере – демократическом, но надеялся, что это не повлияет на исход нашего разговора.

От горкома партии, находящегося под одной крышей с исполкомом, веяло снобизмом и кастовостью, здесь обитали боги – разумеется, марксистские. В приемной Дуброва, куда я входил не без робости, концентрация тяжеловесной атмосферы партийной непогрешимости достигала запредельной величины. Здесь сейчас никого не было, лишь безукоризненно вышколенная секретарь, вежливо и бесстрастно, безо всякого намека на юмор, сообщила, будто зачитала партийную резолюцию:

– Приходите в понедельник, у Леонида Васильевича сегодня неприемный день.
– Но ведь сегодня вторник! – ахнул я. – Это же ждать целую неделю.
– Я вам повторяю, мужчина, у Леонида Васильевича сегодня неприемный день, приходите в понедельник.

Пока я пребывал в легком нокдауне и соображал, что же теперь делать, за моей спиной появилось нечто или некто, что превратило гипсовую посмертную маску секретарши в распустившийся розовый бутон.

– Минуточку! – прощебетала она и выпорхнула из приемной.

Оставшись один, я, недолго думая, шагнул к обитым дерматином двойным дверям первого секретаря горкома партии и по-партизански проник в его кабинет.

Дубров поднял голову от стола.

– Разрешите? – спросил я.
– Да, пожалуйста.

Я подошел к столу.

– Леонид Васильевич, вы, наверное, м-меня еще не запомнили, моя фамилия Слоневский, я депутат горсовета.
– Садитесь, Александр Юльевич, – ошарашил Дубров знанием моего имени.

Дубров говорил негромко и мягко, слушал внимательно, вникая в корявые слова невесть откуда взявшегося коллеги-депутата. Он совершенно не производил впечатления ортодоксального коммуниста.

– Когда я бываю в Киеве, обязательно захожу в костел, где расположен зал органной музыки, это непередаваемые ощущения… Я определенно высказываюсь за то, чтобы наш костел тоже принял свой первоначальный облик, но вам нужно определиться, что будет в костеле после реставрации. Возникнут вопросы. Например, зал органной музыки – это очень хорошо, но, даже не говоря о том, где вы достанете орган, давайте подумаем, а много ли у нас в городе любителей, и я бы даже сказал ценителей органной музыки? То есть, какова будет отдача костела, как зала органной музыки?

– Ну, костел можно будет использовать более широко, не только как з-зал органной м-музыки.

– Да, времена меняются. Вот моя дочь спрашивает: папа, где можно достать Библию? А я не знаю. Кстати, вам известно, что в фундаменте под костелом есть трещина, здание оседает, и одна из башен отклонилась от вертикальной оси?

Дубров нажал клавишу селектора.

– Вызовите ко мне главного архитектора.

………

Точка зрения, что в фундаменте под костелом есть трещина, была мне уже известна. Несколько дней назад я заходил в костел и разговаривал с руководителем кооператива «Дизайн» Валерием Сириком.

– Костел легче разобрать по кирпичу и заново сложить, чем восстанавливать, – авторитетно заявил мне Сирик. – Взгляните на свод, арматура вся проржавела, того и гляди рухнет, а башня отклонилась – невооруженным глазом видно.

Я безуспешно смотрел с разных точек на башни. Глядя с одного места, башня действительно отклонялась в сторону, наподобие Пизанской, но с другого места взор отмечал отклонение совершенно в противоположную сторону, и я подумал, что или мой глаз еще менее вооружен, чем глаз председателя кооператива, или нужно не доверять глазу, а вызывать специалистов. Выяснив, кто я такой, Сирик пробурчал:

– Да мы все плевались, когда читали статью о костеле! Мы что ли его разрушили? Да если бы не мы, он, может быть, уже давно развалился!

Собственно говоря, в статье «Дорога к храму» я ни словом не обмолвился, что именно «Дизайн» довел костел до его нынешнего состояния, речь шла о кощунственности самого факта, что в костеле располагается кооператив. Для «Дизайна», как и для остальных арендаторов, костел был лишь производственной площадью, а никак не храмом, и что им власти выделили, то они и использовали. Это не вина «Дизайна», а трагедия всей нашей системы, с улыбкой на устах взрывавшей храмы во имя светлого будущего, а в оставшихся невзорванных церквях, костелах и синагогах, устраивавшей военкоматы, конюшни, склады, шарикоподшипниковые заводы и кооперативы, как часть грандиозного замысла построения атеистического общества. Отделяя церковь от государства, они отделили закон от церкви. Не ведая, что творят, исполнители уже не задумывались над тем, подо что они отдают храмы Божьи, а арендаторы – где они клепают свои железяки. И конечно, самым определенным образом, присутствие «Дизайна» в костеле не придавало ему благости и физической крепости.

………

– Но чем же я могу конкретно вам помочь? – продолжил разговор Дубров.
– Леонид Васильевич, вы, как первый секретарь горкома, могли бы выступить с инициативой перед депутатами-руководителями о восстановлении костела.
– Знаете, Александр Юльевич, сейчас это уже не так просто, как было раньше. Но что ж, подготовьте обращение, я его просмотрю.

Закрывая двери кабинета, я увидел округленные глаза секретарши.

– Как вы туда попали? – трагически прошептала она.
– Через дверь, – немного легковесно ответил я.
– Почему я не видела? Почему не поставили меня в известность?
– А зачем? Вы же меня не пускали…
– Дубров меня прибьет.
– Очень жаль, – не очень искренне посочувствовал я.

Имея в запасе такой многообещающий разговор с одним из влиятельнейших лиц города, я, с преисполненным надеждой сердцем, ожидал начала сессии. И перед ее открытием, увидев Дуброва, я пробился к нему и попросил выкроить время для встречи по костелу, на которую я предполагал созвать всех, кого можно.

– Давайте встретимся в большом перерыве, – согласился первый секретарь.

Я помчался к телефону за поддержкой и попросил Цыганок прийти в дом политпросвещения, где проходила сессия горсовета. С приглашением директоров крупных предприятий произошла осечка. Одних не оказалось в наличии, другие были заняты, некоторых я еще просто не знал в лицо, и к началу большого перерыва мы, с пришедшей из музея Ниной Александровной Цыганок, «держали в руках» лишь одного руководителя – генерального директора производственного объединения «Азот». Когда тот понял, в чем дело и что от него хотят, мы услышали краткую, но энергичную лекцию:

– Вот все идут к Левченко. Будто «Азот» – это бездонная бочка. Дерево срубить – к Левченко, посадить дерево – к Левченко, будто кроме Левченко не к кому обратиться. Я не говорю, что отказываюсь помочь костелу, но эта помощь должна быть предметной. Кому я сейчас буду помогать? Кто хозяин у костела, у кого он на балансе? Начните работы, и я дам вам материалы, а переводить деньги со счета на счет – извините, они у меня не лишние.

Наша затея попахивала провалом. К тому же что-то не шел и Дубров. Окончательно поняв, что его уже не будет, мы ограничились общим разговором, что нужно как-то спасать костел и тоже разошлись. Я был зол на Левченко, а на Дуброва просто обиделся. На следующий день, когда мы столкнулись в вестибюле, и я не знал, куда от смущения за него девать глаза и руки, Дубров извинился:

– К сожалению, я вчера не смог к вам подойти. Неожиданно приехали товарищи из области, и я был занят с ними целый день.

Я болезненно переживал неудачу и только потом, успокоившись и обсудив случившееся с Н. Цыганок и Е. Фесун, понял, что наша неудача относительна, и из нее следует извлечь некоторые выводы. Во-первых, нужно вначале определиться, кто будет хозяином костела и как его использовать. Это та точка опоры, без которой нам не перевернуть костел. Во-вторых, никто ничего за нас решать не будет, к деловым людям приходят с готовыми, обдуманными предложениями. И не надо паниковать, нам никто не отказывал по принципиальным мотивам. Зачатки общественного мнения и симпатии первых лиц города скорее на стороне костела, чем против него. И самое главное: нужно признать, что с кавалерийского наскока крепость под названием «костел» не взять, необходимо готовиться к длительной осаде.

Продолжение книги, главы 9-12