Книга Александра Слоневского “Жизнь. Смерть. Воскресение”, ч.2, главы 5-8

Поділитись:
WhatsApp
Viber

Книга Александра Слоневского рассказывает об истории днепродзержинского костела. Продолжение – главы 5-8, часть вторая.

Начало книги про костел Днепродзержинска можно прочитать по ссылке

Глава 5. Епископ

Загадочно красив костел вечерней порой. Таинственным средневековым замком кажется он попавшему за его ограду. Громада здания надвигается из темноты, нависает своими башнями и крестом между ними, приковывает взгляд огромными готическими стрельчатыми окнами и узкими окнами-бойницами, башенкой-сигнатюркой и дверью, ведущей в подвалы-подземелья. Белесый свет фонарей, отодвигая на несколько шагов ночь, вырывает из мрака отдельные части здания, накладывая на них резкие тени, и даже человеку, начисто лишенному воображения, может почудиться, будто за этими стенами что-то происходит.

Безусловно, костел очень хорош и днем, но вечером от него исходит что-то магическое. И к тому же в темноте не так видны все эти мерзости и безобразия, которые сотворила с костелом Советская власть, и он кажется таким же, каким был почти век назад.

И все же католическая церковь возвращается к жизни – может быть более в духовном плане, нежели физическом. Порукой возвращения к жизни днепродзержинского костела было восстановление в 1991 году института католического епископства в Украине. Епископом-ординарием Каменец-Подольской диецезии (епархии), которой принадлежит и Днепродзержинск, стал ксендз-епископ Ян Ольшанский, личность легендарная в католических кругах Украины.

По воспоминаниям ксендза Мартина, осенью 1991 года епископ Ян Ольшанский на встрече со священниками сказал приблизительно следующее:

– Понемногу организуется наша диецезия, есть свобода. Каждый из вас имеет здесь парафию, а тем временем на востоке люди ждут. Есть сигналы, что там тоже есть католики, когда-то там были костелы. Во всей Днепропетровской области нет ни одного священника. Условия там исключительно трудные.

Добавил еще, что просит украинских священников подумать: не принять ли предложение и поехать на восток, а ксендзы из Польши пусть пока подождут. Окончилось все тем, что поскольку священника-украинца для Днепродзержинска не оказалось, им стал поляк, ксендз Мартин Янкевич.

Мартин Янкевич, священник люблинской епархии, издавна чувствовал в себе «восточное» призвание. Все, что происходило на востоке, в краях, связанных с историей Польши, будило в нем амбициозные чувства. С одной стороны, соединяющая всех поляков проза Сенкевича, какая-то тоска за этими просторами, степями и дубравами. А с другой стороны – страх перед неведомым. И потрясение перед тем, что в действительности происходило на востоке.

Будучи еще министрантом в люблинском костеле, он как-то услышал от одного из викариев:

– Поступай, Мартин, в семинарию. Когда в России произойдут перемены, и она откроется для миссионеров, то знаешь, сколько понадобится там священников?

Подумалось тогда Мартину – эх, да когда та Россия откроется? – однако то был первый шаг в восточном направлении будущего священника-миссионера. А еще были воспоминания его матери о бегстве семьи от большевиков. И это также стало парадоксальным элементом восточного призвания ксендза Мартина Янкевича. И, в конце концов, он оказался в селе Писаревка на Волыни, но это был еще далеко не восток. В окрестностях Писаревки жило много поляков. И было необычайным то, что они сохранили в себе больше национального самосознания, чем подчас поляки, живущие вблизи Варшавы. И для ксендза Мартина их человечность и доброта были компенсацией за страшный примитивизм жизни, который он делил вместе со своими прихожанами. Жизнь без перспективы. Денег нет, поскольку в колхозе платили зерном. Уехать нельзя, поскольку не выдавали паспортов.

Но люди сберегли человечность и веру. В Днепродзержинске ксендза Мартина встретил разрушенный костел и несколько десятков человек, робко ищущих выход из тупика. Идя навстречу пожеланиям людей, ксендз Мартин начал служить мессы и на польском языке, для тех, кто пронес через годы любовь к далекой Родине.

Но костел – это не «польская церковь», а вселенская, открытая для всех, и ксендз Мартин не уставал это повторять. И сюда потянулись люди разных национальностей. Но как сложен переход от неверия к вере! Он может продолжаться всю жизнь, но так и не произойти. Люди приходят в церковь, но так и не доходят до Бога. Ремонт костела оказался делом несравненно более простым по отношению к «ремонту» человеческих душ.

– Спор атеиста и верующего есть ли Бог на небе, может окончательно разрешить лишь смерть. Сотни лет ведется этот ожесточенный спор, и ни одна из сторон не представила решающего аргумента своей правоты, – говорил я ксендзу Мартину, когда у нас выдалась свободная минутка для души.
– Но посмотрите, пан Саша, насколько оптимистичнее позиция верующего. И я стараюсь вносить в души людей такой оптимизм. Во мне нет чувства триумфализма, что я католический священник. Я стараюсь спокойно и взвешенно относиться к своему положению. Что меня по-настоящему вдохновляет – это универсальность Католической Церкви и ее двойная природа: с одной стороны, земная организация, с другой – божественное начало. В этом ее сила и непоколебимость в веках.

Ксендз Мартин помолчал немного и добавил:

– Как много для меня значит существование епископа! То, что надо мной есть еще кто-то, облеченный ответственностью и доверием. Я чувствую себя гораздо увереннее, если знаю, что есть инстанция, в которую я могу обратиться за советом и поддержкой в трудную минуту. А что касается спора с атеистом, я не вижу здесь предмета спора. Для меня Христос так же реален, как и вы, сидящий передо мною.

В середине октября 1992 года епископ Ян Ольшанский впервые посетил костел в Днепродзержинске. Он приехал с нашим старым знакомым – ксендзом Виктором Ткачом. 17 октября епископ вместе с ксендзами Мартином, Виктором и Ярославом Гижицким уехали в Днепропетровск, а прихожанки костела Святого Николая Янина Шатецкая, Лидия Фролова, Зося и Цеся Селянские весь день готовили костел к воскресной мессе.

В воскресенье уже к десяти часам утра в костеле собралось довольно много людей. Епископ и ксендз Виктор исповедовали. К одиннадцати зал был полностью заполнен, люди стояли вдоль стен и в проходах. Пришел православный священник отец Иван. Мессу служил епископ Ян Ольшанский в сопровождении ксендзов Виктора и Мартина. Проповедь епископа была посвящена возрождению костела и католической веры, а после мессы епископ беседовал с прихожанами.

На следующий день епископ встречался с председателем днепродзержинского горисполкома Сергеем Шершневым. Мы не спеша шли на встречу через городской парк и вид епископа в окружении двоих ксендзов – все в черных сутанах – представлял внушительное зрелище. Прохожие уступали священникам дорогу, а в исполкоме – просто вжимались в стену, чтобы дать им возможность беспрепятственно идти по коридору.

Встреча с председателем горисполкома не получилась. Сергей Александрович Шершнев явно не знал, о чем можно поговорить с католическим епископом, и поэтому поинтересовался погодой в Каменец-Подольском, дорогой в Днепродзержинск и здоровьем епископа. Под конец аудиенции, когда беседа безнадежно застряла на бездорожье взаимных заверений в уважении, С. Шершнев спросил, есть ли у нас к нему просьбы.

– Есть, пан председатель, – сказал отец Мартин. – Картингисты спилили ночью замок с ворот костела и включают двигатели во время мессы. И все время ходят пьяные, прошу прощения.
– Непорядок! – Нахмурил брови Шершнев. – Замок мы вам вернем, а картингистам объясним правила поведения в святом месте.

Разговор и вовсе начал принимать комический оттенок.

В тот же день епископ Ян Ольшанский, попрощавшись с прихожанами, выехал из Днепродзержинска, оставив в костеле Святого Николая заряд оптимизма, долженствующий поддерживать движение вперед. Ксендз Мартин, все более осваиваясь на месте, начал поднимать паруса над костелом. Он брал удивительным обаянием, интеллигентностью, умением найти нужный тон и нужные слова. И тем, что ксендз Мартин был не такой, как все.

Костел получил от своего прародителя – металлургического комбината огромную поддержку: трубы, батареи отопления, оцинкованный лист, кирпич, стальной уголок, доски; комбинат помог вывезти со двора костела залежи мусора и установил телефон. На территории бывшего Каменского «Общества потребителей» был найден исторический желтый кирпич, из которого построена практически вся Верхняя колония, в том числе и костел. Удалось вывезти две тысячи штук этого кирпича для реставрации костела. Из Хмельницка приехал кровельщик, которого ксендз Мартин смешно называл «пан Володька». С помощью прихожан пан Володька приступил к покрытию оцинкованной крыши дома, где впоследствии стал жить ксендз. В этом помещении – бывшем доме органиста – малое предприятие «Олимп» до последнего времени клепало необходимую народу сантехнику под унитазы.

Благодаря усилиям актера театра Виктора Георгиева община получила электроорган; завезены из Днепропетровска 17 тонн труб для установки лесов, и рабочий костела Максим Ломакин начал собирать их первую секцию.

Из Хмельницкой области в контейнере прибыли 14 гипсовых горельефов – Крестный путь Христа; его взялся расписывать днепродзержинский художник Сергей Лаушкин. А из Винницы поступил очередной том архитекторского проекта реставрации костела.

Но не обошлось и без полных провалов. Одно из крупнейших предприятий города «Азот», которое в условиях промышленного кризиса постепенно шло ко дну, отказалось от обещанной помощи костелу. В нашем письме на имя генерального директора «Азота» было пропущено слово «безвозмездно», что послужило формальным поводом для отказа в помощи в целом.

– Я от своих прежних слов не отрекаюсь, – говорил нам директор «Азота» А. Левченко, – в будущем мы поможем костелу. Но сейчас костел – это не та первоочередная задача, над которой надо работать. Самое главное сейчас – спасти коллектив и предприятие. И вообще, не лучшее время вы выбрали для восстановления костела.

Директор был прав: необходимо спасти коллективы и предприятия, но и ксендз был прав: необходимо спасать человеческие души. И не мы выбираем время, а время выбирает нас.

Ксендз Мартин поехал за помощью в Австрию – миссия удалась. А в Днепродзержинск уже собирались сестры-монахини из Ордена Пресвятой Семьи из Назарета.

И за всеми этими принципиальными и определяющими событиями в жизни днепродзержинской римско-католической общины стояла где-то фигура епископа-ординария.

Внешним видом днепродзержинский монастырь никак не напоминал величественные строения своих западных собратьев. Да и сам орден сестер-назаретанок не так знаменит, как известные всему миру бенедиктинский, францисканский, иезуитский или кармелитский ордены. Впрочем, для самих сестер это обстоятельство не имеет никакого значения. Орден является для сестер родным, любимым и единственным домом, а что может быть лучше?

В днепродзержинском монастыре их трое: сестра Нина, сестра Самуэла и сестра Мари-Стелла. Иногда их можно было увидеть в городе или на рынке. Одетые в черные одежды ордена, в черных головных уборах-хабитах с белой окантовкой, они привлекали внимание горожан, как, возможно, привлекали бы внимание инопланетяне, высадившиеся где-нибудь на проспекте Пелина: и поглазеть охота, и престиж землян не подорвать бы перед пришельцами – что мы, инопланетян не видели, что ли?
Да, кажется, они и в самом деле прибыли к нам с планеты Добра, Любви и Милосердия – столько в них непонятной, необычной, не нашей душевности и дружелюбия, столько в их глазах сердечности, теплоты и участия, а они сами – как чаша, до края наполненная добротой, терпимостью и любовью к людям. Наверное, нам никогда до конца не понять, почему они приехали к нам, на наши руины, оставив родину – уже сытую, благополучную, культурную Польшу, и вообще, как и почему люди становятся монахами?

А они меряют жизнь другим аршином. А они видят такой свет, какой нам и не пригрезится. А у них в жизни есть такая радость, которая нам не по плечу.

– Может быть, это непонятно здесь, – говорит сестра Нина, – но в Польше, где в семьях очень сильно религиозное и духовное воспитание, никого не удивляет, что сын или дочь решили посвятить себя Богу. Если у человека такое призвание, зачем ему мешать?
– Мы не рекламируем собственной деятельности, – продолжает монахиня, улыбаясь неизменно ясной улыбкой, – и у нас не принято много говорить о себе и давать интервью, люди сами все видят.

Да, это так, люди все видят. Поэтому приходят сюда и приводят своих детей, чтобы спасти их от бездуховности окружающей жизни. И сестры занимаются с детьми и утешают взрослых, они молятся за нас, толкающихся и орущих в трамваях и очередях и знать не знающих ни о каких монахинях. Они отпевают умерших и поздравляют венчающихся в костеле. Одно их присутствие на мессе делает богослужение более возвышенным и торжественным. Они вместе с ксендзом Мартином ездят в Днепропетровск к больным детям, и заведующий отделением эндоскопии детской больницы, поражаясь этим людям, написал письмо Президенту Украины с просьбой вернуть, в конце концов, днепропетровским католикам их костел.

– Что есть для вас вера? Кем является для вас Христос? – спросил я сестру-назаретанку.

Вопрос, наверное, не из самых умных по отношению к монахине, но не дающий покоя и волнующий меня самого.

– О! – ответила она.

И лицо ее вспыхнуло и осветилось. Боже, как в ту минуту я ей завидовал!

………

В октябре 1993-го через год после своего пребывания в Днепродзержинске, епископ Ян Ольшанский вновь выразил желание посетить костел Святого Николая. Двадцать четвертого октября он должен был править службу в костеле и совершить таинство крещения, а также миропомазания для человек двадцати прихожан костела.

Крестить должны были меня. Время, проведенное с ксендзом Мартином, не прошло даром. Я начал о многом задумываться: о совершенстве мироздания, о начале Бытия, об источнике жизни, о душе и смысле жизни. Для меня оказалось откровением, что постулаты науки не противоречат Библии, но религия и наука рассматривают многие явления просто с разных точек зрения – духовной и материальной. Величайшие ученые, оказывается, были людьми верующими, а такая разносторонне одаренная личность, как ксендз Мартин, и вовсе был перед глазами. Меня смущало только, что моя рождающаяся религиозность была слишком интеллектуальной, я все подвергал сомнению. И было неловко за себя, что в своем атеистическом прошлом я снисходительно думал о своих родственниках-баптистах, как о людях ограниченных и отсталых: в наш современный век и верить в какого-то Бога! А они, истинно верующие люди, все время молились обо мне и моих родителях, чтобы мы обратились к Богу и пришли к вере.

Но как далеко мне еще до истинной веры, как много во мне черного, противоречивого, бесовского. И это подтвердило крещение. Людей пришло очень много, службу вел епископ Ян Ольшанский, ему помогали ксендз Ян Собило и ксендз Мартин Янкевич. Обстановка, атмосфера была самая приподнятая и торжественная. А меня всего трясло. Какой-то казавшийся родным голос наговаривал мне:
– Уйди отсюда! Уйди! Ведь они все знают, что ты должен креститься, вот удивятся, что тебя нет! Супер!
И мне хотелось поддаться этому голосу, но какая-то другая сила удерживала на месте. Потом вдруг захотелось ругаться: грязно, матерно, громко.
– А ну, давай, укрой их тут всех! Смотри, епископ проповедь говорит, и все его слушают, а ты заматерись, и все отвернутся от епископа и будут смотреть на тебя. И уходи!
Внешне я оставался спокойным, но внутри меня трясло все сильней. Наконец пришло время обряда крещения. Меня подвели к епископу мои крестные: пан Роман Руновский и Тамара Петровна Хинцинская. Я смотрел на епископа и отчетливо слышал:
– Гляди, какой он старый, на две головы ниже тебя. Ведь его можно сбить с ног одним ударом. Никто и помешать не успеет. Бей! И уходи!
Епископ спросил:
– Отрекаешься ли ты от сатаны?
«Бей! И уходи!! Бей! – слышал я внутри звенящий истеричный голос. – Бей!»
– Отрекаюсь! – сказал я.
Я встал на колени. И когда я ощутил, как освященная вода льется на мою голову, и услышал слова: «Крещу тебя во Имя Отца, Сына и Духа Святого!» – все ушло. Мне показалось, что я, как воздушный шарик, наполненный злобой и грязью вместо воздуха, сдуваюсь. И наступило облегчение и просветление.
– Аминь.

Глава 6. Костельные истории

История первая: «Агент Ватикана»

Отец Мартин невероятным образом привлекал внимание, притягивал взоры всех, с кем ему приходилось общаться. К нему тянулись и стар, и млад, бедняки и состоятельные люди, интеллектуалы и те, кого принято называть «простыми людьми». По городу, все расширяясь и приобретая черты устного народного творчества, пошли разговоры о необыкновенном священнике, живущем в костеле.

Мы гордились «своим ксендзом» и тем, что он у нас такой знаменитый. И как-то пропустили момент, что чье-то внимание к ксендзу Мартину выходит за рамки нормального человеческого любопытства.

Поначалу показалось просто смешным, когда в костел пришел невыразительный мужчина с желтым дореволюционным кирпичом подмышкой, на котором была выбита фамилия мастера, изготовившего этот самый кирпич.

– Мне срочно нужен ваш епископ, – вместо приветствия сказал человек.
– А зачем он вам?
– Надо. Я хочу предложить епископу много такого кирпича. Но мне нужны его адрес, телефон, как зовут. Кстати, он из какого города?
– По вопросу кирпича вы можете поговорить непосредственно в костеле.
– Так вы что, не знаете телефон и адрес своего епископа?
– Знаем, конечно. Это не секрет. Но мы не понимаем, для чего вам это нужно.
– Я ж говорю – кирпич! – разочарованно бросил неизвестный и удалился со двора вместе с кирпичом.

Через некоторое время появился другой человек и предложил передать ксендзу Мартину информацию, что в Днепродзержинске есть сильные ювелиры, которые прекрасно ограняют алмазы. Сбыть бриллианты здесь трудно, но с помощью отца Мартина их можно было бы переправлять в Ватикан на реализацию, а полученную выручку делить таким образом, что с лихвой останется на восстановление костела.

– Провокация, – улыбнулся ксендз, – глупая провокация.

Позже ксендза Мартина пригласили в паспортный стол. В приглашении не было ничего необычного. Как иностранец он оформлял вид на жительство и прописку в костеле. Странное началось позже.

В кабинете начальника паспортного стола сидел некто в штатском, вежливо попросивший священника ответить на ряд вопросов.

– Извините, но меня вызвали в паспортный стол, и я не понимаю…
– Здесь говорить удобнее. Ведь вы не хотите, чтобы вас вызвали… ну, сами знаете куда.
– Вы считаете меня агентом Ватикана? – спросил ксендз.
– Что вы, что вы! Вопрос так не ставится, – радушно замахал руками человек в штатском.
– Я отказываюсь говорить с вами, тем более, что вы не представились.
– Вижу, мы не находим общего языка, – многозначительно и чуть раздраженно закончил разговор неизвестный, так легко распоряжавшийся кабинетом начальника паспортного стола.

Прошло еще какое-то время, и к ксендзу Мартину подошел Александр Шинкин, новый прихожанин костела. В прошлом он перепробовал всякого: работал на Донбассе и на Севере, имел несколько профессий, но нигде не задерживался. Он занимался медитацией и мануальной терапией, жил с кришнаитами, давал обеты молчания, классно играл на гитаре и пробовал «травку». Его бурное прошлое, очевидно, не осталось незамеченным для людей, предпочитающих оставаться в тени.

– Отец Мартин, – обратился к настоятелю Саша-кришнаит, – мне предложили наблюдать за вами и передавать информацию.
– А ты что, Саша? Согласился?
– Я сказал, что вы мой духовный наставник, и я не могу.

Это уже было серьезно. Мы с ксендзом засели за письмо, адресованное начальнику горотдела милиции, в формальном подчинении которому находились все силовые структуры города. В письме мы изложили факты, попросили оградить костел и лично настоятеля от излишнего любопытства и сообщили, что копию письма отправляем епископу, оставляя за собой право передать еще одну копию послу Польши в Украине.

Последствия этого демарша не замедлили сказаться. В костел прибыли двое руководителей областной Службы безопасности. Мы приняли гостей в «Африке» – самом теплом и приличном помещении полуразрушенного костела. Гости из области оказались милыми, интересными собеседниками. Они пили предложенный ксендзом кофе и говорили о своем законном праве на защиту безопасности Украины, в полном соответствии с которым служба безопасности осуществляет свои действия. Но в то же время сетовали на дефицит подготовленных кадров, неумелые действия которых и привели к нежелательной ситуации. После этих слов заместитель председателя областной СБУ Славомир Александрович принес извинения настоятелю костела за причиненный дискомфорт в его и без того нелегкой жизни.
Ксендз Мартин поднялся. И с незнакомым мне достоинством произнес:
– Панове! Благодарю вас за приезд! Я принимаю ваши извинения стоя, как лицо официальное от официальных лиц.
Как я его зауважал!

История вторая: Медь

«Хабар руки не пiк». Под таким ироничным заголовком днепродзержинская газета «Думка» перепечатала информацию «Финансовых ведомостей» о том, что некий таможенник за двести «зеленых» дал добро на вывоз пятнадцати тонн меди в Прибалтику криворожским СП «ЭКО». Весь упор заметки делался на эти вот двести «зеленых». Я же прочитал заметку шиворот-навыворот.

– Медь! Ксендз Мартин, в Кривом Рогу есть медь!

Восстановление костела набирало обороты, и в повестку дня встал вопрос чем покрывать башни и крышу костела. Строители костела покрыли его чешуей цинкового проката, который за почти сто лет пребывания в агрессивной атмосфере города металлургов и химиков совершенно не поддался коррозии. Но в наше передовое время найти аналогичный материал не представлялось никакой возможности, и ксендз Мартин решил покрывать костел медью. Увы, очень скоро выяснилось, что листовая медь толщиной полмиллиметра, является не меньшим дефицитом, чем цинковый прокат. Единственный в Украине завод, где производили такой лист, находился в городе Артемовске Донецкой области. Но пораженный кризисом, связанным с развалом СССР, завод в Артемовске «лежал на боку» и медный лист не катал. К тому же по нашим сведениям заводская цена на подходящую для нас медь составляла астрономическую цифру – 4000 долларов за тонну. Учитывая, что нам было нужно около пяти-семи тонн меди, приобретение ее в Артемовске выглядело извращенным самоубийством.

Поэтому заметка в «Думке» помогла нам не опустить руки раньше времени. Елена Григорьевна Фесун, заведующая отелом культуры горисполкома, созвонилась с отделом культуры Кривого Рога, они вышли на СП «ЭКО», и мы получили координаты: телефон и имя директора – Рыбалко Борис Иванович.

Борис Иванович сообщил, что медь у него действительно есть – 80 тонн. Но в чушках…

– В чем? – Переспросил ксендз Мартин, – В чукчах?
– Да, в чушках. – Без тени улыбки ответил директор «ЭКО», – Когда заработает Артемовск, можно обменять нашу медь на их лист.
– Но сколько, прошу прощения, будет стоить тонна листа?
– Процентов на 15-20 ниже заводской цены.
– Но это тоже очень дорого!
– А что вы хотели? Бесплатно только сыр в мышеловках.

В поисках меди мы побывали на приеме, кажется, у всех руководителей Днепродзержинска.

– Вы понимаете, пан ксендз, медь – это стратегический металл, за него могут и по шее дать. И к тому же меди действительно нигде нет, разве что на ДМК, там ее получают из Артемовска.

Да что это: все дороги ведут в Артемовск?

Главный инженер металлургического комбината Николай Петрович Подберезный начал беседу с того, что бросил камень в огород папы Иоанна-Павла Второго:

– Это, между прочим, ваш Папа Римский развалил Советский Союз…

При упоминании о роли Папы Римского в распаде СССР на лице ксендза Мартина появилось такое добродушно-простоватое выражение, которое я «перевел» так: «не буду спорить, но мы, прошу прощения, пришли сюда по другому вопросу».

– …Теперь нарушены все экономические связи, Артемовск стал в Украине медным монополистом. И мы кланяемся ему в ножки, вместо того, чтобы напрямую обратиться в Россию или Казахстан. Но костел построен заводом, от этого никуда не уйдешь, и медным листом, если он появится, я вам помогу. Обещаю.

Из кабинета главного инженера ДМК мы выходили ободренные. Но без меди.

А потом кто-то посоветовал:

– Обратитесь к Геллерману, он что-нибудь да посоветует.

Моисей Михайлович Геллерман, днепродзержинский прокатный бог, ведал о прокатном производстве все. Он преподавал в институте, возглавлял калибровочное бюро комбината, зная, как свои пять пальцев, все прокатные станы предприятия. Он принимал участие в реконструкции цехов, освоении новых профилей, объездил металлургические заводы бывшего СССР и ориентировался во всех вопросах металлургии. Моисея Михайловича знали все в прокатном переделе Дзержинки, и он знал всех, в том числе и меня. То, что с ним хочет встретиться католический священник, Геллермана совершенно не удивило.

– Приходите ко мне домой вечером, – проворчал он в трубку.

Узнав, что нас привело к нему, Геллерман ответил:

– Не надо никуда ездить за медью! А я говорю: не надо! Медный лист мы прокатаем в Днепрдзержинске. Собирайте медный лом. Мы его переплавим в слитки и перекатаем в лист нужной толщины. Смотрите…

Геллерман взял чистый лист бумаги и начал рисовать схему передела медного лома в лист.

Мне стало тоскливо. Вспомнился первый спонсор костела. Захотелось уйти. Но это был сам Геллерман. Не блефовал же он, в конце концов, перед ксендзом!

А ксендз Мартин вдруг загорелся открывшейся перспективой. Он с интересом следил за Геллерманом, переспрашивал, брал ручку и что-то дорисовывал на схеме. Моисей Михайлович был, кажется, удивлен тем, что сидящий перед ним священник задает толковые технические вопросы.

– Вот что я вам скажу, пан ксендз. Конечно, переплавка лома в качественные слитки не такой простой процесс. И было бы лучше, если бы перекатывать толстый лист на более тонкий, а на комбинате толстый лист есть. Забирайте его, пока дают, и не отказывайтесь ни от какой меди.
– Но, пан инженер, где же можно перекатать этот лист?
– В институте. На кафедре обработки металлов давлением есть шестивалковая клеть, они смогут вам помочь. А для начала, пусть он, – Геллерман кивнул в мою сторону, – попробует пропустить медную пластину у себя в цехе, и посмотрим, что из этого получится.

Получилось вот что. Раздобыв медную пластину, я в ближайшую рабочую смену попросил старшего вальцовщика нашего сортопрокатного цеха Виктора Соглобова помочь мне. В цехе все знали, что я занимаюсь восстановлением костела, и просьба не вызвала удивления. Я, как оператор, запустил прокатную клеть, а старший вальцовщик толкнул пластину в раствор валков. Пройдя валки, толщина пластины уменьшилась в два раза, эксперимент удался. А нас со старшим вальцовщиком начальник цеха лишил по 50% производственной премии «за грубейшее нарушение трудовой и производственной дисциплины». Мне было страшно неловко перед Виктором.

Геллерман дал блестящую идею. Сотрудники института Владимир Самохвал и Виктор Кравченко взялись перекатать медь до нужной толщины. Часть меди нам безвозмездно выделил металлургический комбинат – «за спасибо», часть мы приобрели в фирме «Водник», часть привезли из Харьковского костела, а остальное… нашли на городских пунктах приема цветных металлов. По сравнению с заводской ценой это было баснословно дешево, мы с Сергеем Федоровым мотались по пунктам приема, покупали и обменивали медь на медь и везли ее в институт. А оттуда – в костел. Блеск прокатанной меди, горение ее червонным золотом слепили глаза. И я понял, почему люди гибнут за металл.

История третья: Отец Юрий

Однажды в костел пришел довольно молодой человек, среднего роста, крепкого телосложения, с красивым, открытым, приветливым лицом, удлиненными вьющимися волосами, легкой бородкой, в очках тонкой оправы и со спортивной сумкой в руках.
– Отец Юрий, – представился он, – православный священник Московского Патриархата.

И предъявил документы о своем рукоположении.

Ксендз Мартин пригласил отца Юрия зайти. Как всегда настоятель костела проявил себя радушным хозяином. На столе появились кофе, печенье, колбаски, кетчуп. Отец Юрий деликатно ел и рассказывал о себе.

Сейчас он находился в отпуске, который мечтал провести… в католическом приходе. Его всегда интересовали вопросы экуменизма, а также непосредственно католицизм. Но на определенном этапе стало понятно, что одних книжных знаний недостаточно, чтобы…

– Прошу прощения, – перебил гостя ксендз Мартин, – сами «книжные знания» о католицизме, как вы выразились, довольно часто на территории бывшего СССР бывают весьма сомнительного качества.
– Да, вы правы, найти у нас что-то объективное о католиках непростое дело. Поэтому я здесь.

Из разговора выяснилось, что отец Юрий имеет приход где-то под Армавиром. Но раньше он работал в Украине и даже одно время – с будущим главой Украинской Православной Церкви о. Филаретом. Но членение православия на Русское и Украинское отец Юрий не одобрил и остался верен своему рукоположению.

– Разделение православия есть акт политический, а не религиозный. Это раскол. Причем здесь вера? И где здесь Христос? Раздробленность никогда не была признаком силы. Мне очень хочется познать Католическую Церковь изнутри на примере обыкновенной парафии. Как живет ваша община, чем она дышит, почитать книги католических авторов, в общем, составить свое собственное мнение о католиках и католицизме.
– Что ж, – в раздумье сказал ксендз Мартин, – поживите у нас несколько дней, а там посмотрим.

Отец Юрий оказался прилежным учеником. Каждый день он брал стопку книг из обширной библиотеки ксендза Мартина и читал, читал, читал… Наверное, поэтому он вел довольно затворнический образ жизни – никуда не ходил, даже в православный Свято-Николаевский Собор, расположенный в пяти минутах ходьбы от костела. Лишь по утрам можно было видеть, как отец Юрий в спортивных штанах, футболке и кроссовках бегает марафон вокруг костела и по прилегающим к нему улочкам.

Но зато он не пропускал ни одной мессы, был общителен с прихожанами, однако до панибратства не доходил, держа дистанцию уважительного отношения. Его часто видели с Библией в руках, читающего на лавочке около костельной часовни, он подолгу беседовал с настоятелем костела и постепенно завоевал наше доверие. Его речь не была перенасыщена старославянскими оборотами, он говорил просто, понятно и современно.

– А отец Юрий – ничего, нормальный мужик! – говорили мы о нем, в глубине души льстя самим себе, что именно в нашу парафию приехал узнавать о католиках столь интересный православный священник.

О себе он рассказывал довольно скупо: учился в начале в медицинском институте в Ленинграде, потом ушел, недоучился, играл в эстрадном ансамбле на танцах и в ресторанах, потом – Духовная семинария. Иногда отец Юрий брал в руки гитару и «вспоминая молодость» играл «Лестницу на небеса» Лед Зеппелин и с удовольствием слушал песни Битлз в нашем исполнении. Иногда он вызывался помочь разбирать импортные лекарства, пришедшие в качестве гуманитарной помощи, и было видно, что он таки учился в медицинском. Он довольно часто высказывал критические замечания в адрес Православной Церкви, чем ставил нас несколько в неловкое положение. И как-то кто-то из нас не выдержал и спросил:

– Не слишком ли вы – православный священник – критикуете Православную Церковь?

Отец Юрий отреагировал мгновенно:

– Не сомневайтесь, я это говорю не для того, чтобы вам понравиться, и уж не для того, чтобы перейти в католицизм. Я люблю свою Церковь и умру православным, но именно из любви к своей Церкви я не замалчиваю проблем, которые скопились в Православии. Вот скажите, какое событие в истории Католической Церкви вы считаете самым значительным?
– Второй Ватиканский Собор! – не сговариваясь, ответили мы.
– Вот! Православная Церковь нуждается в своем Ватиканском Соборе, как в свое время в нем нуждалась ваша Церковь. Православие должно повернуться лицом к своим верующим, стать живой Церковью, как это сделал католицизм. Об этом нельзя молчать. Пропадем!

Приближался праздник Тела и Крови Иисуса Христа. По традиции католических церквей вокруг костела было сооружено четыре алтаря. Алтари возводились из подручных материалов: столов, ковриков, каких-то ваз, покрывал и обильно украшались цветами. Лето заливало костельный двор горячим солнцем, и мы боялись, что к началу процессии цветы потеряют свою свежесорванную прелесть.

Процессию возглавлял отец Юрий. Подойдя к первому алтарю и поцеловав Библию, он начал нараспев читать отрывок из Священного Писания. Мы преклонили колени. Казалось, он был взволнован происходящим. Также и мы, глядя на этого православного священника, решившегося на мужественный поступок пребывания в католическом приходе, который мог бы отрицательно повлиять на его дальнейшую судьбу, уважали этого человека и были взволнованы.

Минуло несколько месяцев. В костел пришел офицер уголовного розыска и начал расспрашивать о человеке, по описанию удивительно похожем на отца Юрия.

– Так это был не священник?!
– Нет, не священник. Он всерьез преступил закон, мы его «вели», но в какое-то время потеряли из виду. Он у вас, как это говорят, «залег на дно».
– Но сыграть священника невозможно! Такого сразу бы раскусили, а в отце Юрии… то есть, в этом человеке, которого вы ищете, чувствовалась серьезная подготовка… И документы предъявлял…
– Не знаю. Может, он действительно учился в семинарии, да не доучился. Многое в его биографии загадка для следствия.

Мы были потрясены.

История четвертая: Возвращение Христа и Его Святых

Идеализм брал свое. Он вдыхал и вдыхал жизнь в изувеченное тело костела и – о, чудо! – что-то дрогнуло и изменилось вокруг. Может, это облегченно вздохнул костел, принимая на себя крест – вечный знак Иисуса Христа. А потом вернулся в костел и сам Христос. Вернулся, пройдя через унижения и смерть, пострадав, как и тогда на Голгофе, больше других.

– Я спать не могу, когда думаю, что Христос лежит там, в подвале, с отбитой головой! – не раз говорил ксендз Мартин, и в глазах его сквозила боль. – Вы сами знаете, столько у нас первоочередных дел, каждое из которых хватает за горло. И также сами знаете, насколько мы ограничены в средствах, но я не могу… Я не могу допустить, чтобы Он и дальше там лежал, будто мы о Нем забыли.

Восстановить Распятие взялись Феликс Сорокин – реставратор Музея истории г. Днепродзержинска – и скульптор Гарник Хачатрян. Нина Александровна Цыганок, директор музея, разрешила проводить реставрационные работы в музейной мастерской Феликса Сорокина.

Скульптура изувеченного Христа, перенесенная на верстак реставратора, представляла собой довольно жуткое зрелище. Христос, снятый с креста, лежал с отрезанными ногами и без пальцев рук. Голова с закрытыми глазами покоилась в стороне.

– Не понимаю, – бормотал Феликс Прокопьевич, – кому понадобилось отрезать почти по колени ноги, а на их место прибивать эти обрубки.

Феликс Прокопьевич, как хирург, склонившийся над телом смертельно больного, орудовал скальпелем и кисточкой, снимая наслоения грязи, копоти, краски с некогда прекрасной фигуры. А где-то на другом конце города черноусый армянин Гарник Хачатрян лепил ступни Христа и отсутствующие пальцы.

В солнечный летний день 1994-го года в праздник Воздвижения Креста Господня Христос вернулся в свой костел. Вернулся в славе, опираясь на руки спасавших Его, на плечи тех, кто бережно пронес Иисуса через весь город на Верхнюю колонию, в костел. Сколько волнений, сколько радости, сколько слез!

Господи, мы недостойны, чтобы Ты вошел под кров наш, но скажи только слово – и исцелятся души наши…

Прошло время, и дошел черед до полихромных фигур святых. Реставрацию скульптур мы начали по-наполеоновски: главное ввязаться в сражение, а там – видно будет. Денег на святых не было. Мало того, мы не представляли себе, кто смог бы выполнить столь сложную работу.

Помогла Нина Александровна Цыганок. Директор Музея истории города обладала необходимыми знакомствами на все случаи жизни. Вот и сейчас, покопавшись в своей записной книжке, она извлекла на свет Божий номер телефона.

– Анатолий Антонович Рамейко, председатель общества дружбы «Украина-Польша», раньше занимался вопросами реставрации. Давайте позвоним ему в Киев.
Анатолий Антонович неожиданно живо откликнулся на звонок и вывел нас на специалистов из отдела прикладного искусства Национального научно-исследовательского реставрационного центра.
– Пусть приезжают, – вздохнул отец Мартин, – но денег на реставрацию у меня все равно нет.
Надо было что-то придумать. Очень хотелось освободить четырех святых и вернуть, привести их в родной костел. Их осыпающиеся, растрескавшиеся фигуры, их лица, глаза не давали покоя. Оставшиеся без Христа, они казались еще более одинокими, еще печальнее, заброшеннее, безнадежнее.

Мы сидели в столовой настоятеля и, глядя на электрический обогреватель воды, я спросил у ксендза, что это за ромбик с гравировкой красуется на крышке обогревателя.

– Ах, это… В Америке есть, знаете ли, такая странная привычка. Подарят что-либо, но обязательно выгравируют имя дарителя, чтоб не забывали. И еще прикрепят на видном месте.
– Ксендз Мартин, есть идея…
– Да?
– Да! Давайте распределим наших святых среди бизнесменов, пусть они оплатят реставрацию каждый «своего» святого, а мы увековечим это дело гравированной табличкой где-нибудь у основания скульптуры.
– Гм-гм… И вы думаете, это получится?
– Не знаю, но что мы теряем?

Спустя несколько дней в этой же комнате сидел Вадим Николаевич Ромащенко. Генеральный директор и владелец фирмы «Стоик», он владел сетью бензозаправок. В общем, перед нами был бензиновый король Днепродзержинска. Он уже не раз помогал костелу, безвозмездно отпуская бензин для бесчисленных душпастырских поездок ксендза Мартина. Вооружившись фотографиями святых, мы рассказали Вадиму Николаевичу о представляющейся возможности спасения такой красоты. Ромащенко сразу понял, куда дует ветер, и спросил:

– Вы хотите, чтобы я профинансировал реставрацию фигур? Я, конечно, иногда склонен к авантюрным шагам, но в данном случае сумма, надо полагать, будет довольно круглой?
– Речь не идет о том, чтобы вы дали деньги на восстановление всех скульптур, вы могли бы выбрать наиболее понравившуюся и…
– Но и одна фигура тоже стоит немалых денег. Я бизнесмен, а значит только тем и занимаюсь, что считаю деньги… я их умею считать.
– Знаете, пан директор, на Западе есть такая интересная и, на первый взгляд, странная традиция. Если кто-либо жертвует деньги на восстановление в храме окна, например, или скульптуры, то его имя гравируется на специальных табличках и крепится к восстановленному на его средства предмету…
В глазах директора «Стоика» зажегся огонь неподдельного интереса.
– И вы говорите…
– Да, Вадим Николаевич, если вы дадите деньги на реставрацию, то потом ваше имя будет всегда сопутствовать святому, как человека, спасшего его. А текст таблички и ее место на скульптуре мы определили бы совместно.
– Пожалуй, пан ксендз, я согласен. Мне, конечно, все равно, будет табличка или нет, но вот дети мои придут когда-нибудь в костел и им будет приятно.
– Разумеется, Вадим Николаевич, разумеется…
Ромащенко выбрал святого Казимира и дал задаток. А в Днепродзержинске уже побывали киевские реставраторы А. Поруцкий и Г. Дроздов. Они скрупулезно осматривали фигуры, переговаривались между собой, делали какие-то записи, обмеры и восторженно щелкали языком:
– Да, такие работы нечасто и в Киеве увидишь!
А потом завернули в одеяло святого Казимира и вечерним поездом уехали в Киев, положив святого на верхнюю полку.

Акт обследования четырех полихромных скульптур конца XIX века
из костела св. Николая г. Днепродзержинска

1.«Св. Казимир»
Высота скульптуры 145 см. вся поверхность скульптуры имеет плотное пылево-копотное загрязнение. Памятник имеет утраты деревянной основы в основании, а также отсутствует 1/3 часть манускрипта в правой руке фигуры. Нижняя треть скульптуры поражена жуком-точильщиком. Горностаевая мантия и ноги фигуры перекрашены в поздний период краской – «серебрянкой» и требуют открытия авторского слоя.
2. «Св. Антоний»
Высота скульптуры 145 см. Наблюдаются утраты деревянной основы на пальцах рук и ног младенца. В нижней трети скульптура поражена жуком-точильщиком. Вся поверхность скульптуры имеет плотное пылево-копотное загрязнение, а также «белесость» на отдельных участках, требующую специального анализа (возможно грибковое поражение). Связь грунта с основой и красочного слоя с грунтом нарушена. Утраты красочного слоя составляют около 25% общей площади.
3. «Св. Николай»
Высота скульптуры 175 см. Наблюдаются утраты деревянной основы – пальцев рук скульптуры, отсутствуют углы Библии, утрачена основа постамента под корзинкой с младенцами. Массив основы скульптуры состоит из двух основных частей. Вследствие рассыхания дерева в верхней части массива наблюдается трещина между его частями со значительным смещением. Нижняя треть скульптуры поражена жуком-точильщиком. Вся поверхность памятника покрыта плотным слоем пылево-копотного загрязнения.
4. «Св. Варвара»
Высота скульптуры 170 см. Массив скульптуры состоит из трех частей, растрескавшихся со значительным смещением в верхней части скульптуры вследствие ссыхания дерева. Утрачен значительный фрагмент – авторская дорезка фалды одежды, размером 65х15 см. Наблюдается позднее укрепление некоторых отставших фрагментов основы при помощи гвоздей. Нижняя треть скульптуры поражена жуком-точильщиком. Общее плотное пылево-копотное загрязнение памятника. Наблюдается кракелюр. Утраты красочного слоя 5% общей площади памятника.

Зав. Отделением реставрации произведений
прикладного искусства
А. Поруцкий
Художник-реставратор II категории
Г. Дроздов

Реставраторы не задавались извечным нашим вопросом: кто виноват? Они констатировали факт и принялись реставрировать святого Казимира.
То, что произошло со скульптурой святого Казимира, нельзя назвать иначе, как чудом. Освободив королевича от стягивающего одеяла, реставраторы поставили королевича Казимира на огромный пень около часовни, и прекрасная фигура блестела и искрилась в лучах солнца.
– Сестра Нина! Сестра Малгожата! Сестра Самуэла! Посмотрите!
Сестры-монахини вышли из дверей монастыря и с тихой радостью смотрели на святого. Через несколько минут на «Мерседесе» прикатил Ромащенко. Он не ожидал такой ослепительной красоты и, кажется, немного растерялся. Он ходил вокруг скульптуры и восхищенно глядел на отливающую золотом и отороченную горностаем фигуру королевича-святого. Найдя глазами табличку со своим именем, Вадим Николаевич окончательно растрогался, и чтобы не показать своей слабости, сел в «Мерседес» и уехал на фирму.
Прошли годы, сошел со сцены Вадим Николаевич Ромащенко. Дела его пошли хуже, затем из рук вон плохо, исчезла некогда могучая фирма «Стоик», но стоит в днепродзержинской костеле прекрасная фигура святого Казимира и внимательный посетитель может разглядеть у основания скульптуры металлическую табличку с гравировкой: «Полихромная скульптура «Св. Казимир», конец XIX века, восстановлена в 1995 г. на средства фирмы «Стоик», директор Ромащенко В. Н.»

Постскриптум. Скульптура святой Варвары была возвращена к жизни на личные средства Нины Александровны Левченко, а ее сын, предприниматель Владимир Александрович Левченко, не без влияния матери, выделил средства на реставрацию фигуры святого Николая. На восстановление святого Антония деньги «нашел» ксендз Мартин, однако даже самый внимательный посетитель, как бы ни разглядывал фигуру, нигде не найдет таблички с именем настоятеля костела.

Глава 7. Линия жизни

Среди тех, кто сразу откликнулись на «Зов на встречу католиков» и с первых дней процесса возрождения костела вновь стали его верными прихожанами, были Анна Войцеховна Крживицкая, а также ее сестра Елена Войцеховна Барановская, в девичестве Крживицкая. Они происходили из семьи первых колонистов Каменского. Уже не так много осталось в Днепродзержинске семей, которые сохранили не только кровную связь со своей прародиной. Но через все эти долгие годы – годы расцвета и падения, счастья и кошмаров, застоя и перестроек – пронесли и сберегли в своей семье и язык отцов, и память поколений, и обычаи своей юности, и веру своего Костела.

Пятнадцатилетним пареньком приехал в 1902 году в Каменское из села Полихно под Кельцами Войцех Крживицкий. Здесь, на Верхней колонии в доме Лабунских уже прислуживала его старшая сестра Михалина. Войцех устроился на фабрику рассыльным, а, чуть повзрослев, стал работать грузчиком, а потом правильщиком проката в среднесортном отделении. Он обладал феноменальной физической силой, и о нем сложили поговорку: «идет Войцех – воет цех». Женившись на литвинке Анеле Роговской, старшей его на пять лет, Войцех Крживицкий обосновался на Полицейской улице Каменского. Зарабатывал он хорошо, и его дети – сплошь дочери – Анна, Броня, Хелена и Ядя любили играться золотыми рублями, которые «ойчец» приносил с работы. Они составляли золотые пирамидки, колбаски, а мама потом искала золото по квартире и, чтобы не пропало, уносила деньги на почту и клала их под процент.
Жили Крживицкие дружно и в достатке. По воскресеньям ходили в костел и одну за другой водили туда подрастающих дочерей. А иногда в теплые вечера Войцех позволял себе маленькие шалости. Он галантно предлагал гуляющим барышням покататься на качелях, которые сам привязал на высоком дереве во дворе своего дома. Барышни доверчиво соглашались и залазили на качели. Войцех мощно раскачивал качели, они взлетали все выше и выше, а затем стремительно неслись вниз, чтобы потом головокружительно подняться к синему небу.

Барышни отчаянно визжали, их длинные юбки задирались до самой головы, открывая восхищенному взору случайного прохожего и самого Войцеха запретные плоды, которые, согласно обычаям того времени, не заслонялись никакой дамской галантереей. Тут в окно дома показывалась пани Анеля и кричала:

– Войцех! Войцех! Ты что делаешь?!

Широкоплечий Войцех послушно останавливал качели, барышни соскакивали на землю и, пунцовые, делая вид, что страшно рассержены на Крживицкого, убегали со двора. Но потом еще долго раздавался их хохот по всей Полицейской улице. Довольный Войцех заходил в дом и, добродушно посмеиваясь, выпивал кружку шипучей бузы, сваренной Анелей, а потом опять выходил на крылечко.

Все исчезло в огне революции. Пропали деньги, в течение многих лет относимые на почту, умерла младшенькая дочка Ядя, а самого Войцеха Крживицкого арестовали в 1919 году и отвезли в Екатеринослав. С товарищем по работе, гонористым Павлицей, Войцех Крживицкий обязан был ехать от завода по окрестным селам, чтобы реквизировать продукты и привезти их в Каменское. Но за несколько дней до поездки пан Войцех попал в неприятную историю. В длиннющей очереди за хлебом, в которой, кажется, стояло полгорода, творилась несправедливость. Милиционеры один за другим подходили к голове очереди, бесцеремонно вклинивались между стоящими и брали хлеб, не давая отовариться остальным.

– Пся крев! Холера ясна! – вскипел Войцех.

Он подошел к самоуверенным милиционерам и одного за другим стал выбрасывать их из очереди. Так он оказался за решеткой и на реквизицию не поехал. А Павлицу привезли из села на подводе с распоротым животом, набитым кукурузой. Селяне, хоть убей, не понимали политики военного коммунизма.

В костеле у ксендза Константина Томашевского старшая дочь Анна принимала первое причастие. Она родилась в 1912 году, еще до революции, немного помнила старое время, но по своему малолетству не понимала, что той жизни уже не вернешь. Анна колебалась, говорить ли на исповеди ксендзу Томашевскому, что она посадила младшую Гельку попой на горячую плиту. С одной стороны, Гелька, конечно, пострадала из-за нее, но с другой – она же не знала, что плита горячая. И, вообще, этот грех, если это грех, снимается тем, что она, Анна, в другой раз спасла свою младшую сестру. Анне тогда было пять лет, Броне – почти три, а Гелька – только родилась. Мама Анеля пошла на работу к Погоржельским, и Анна качала в люльке грудную сестричку. Вдруг в люльке отскочила верхняя рейка, и Гелька начала сползать эту сторону, грозя вывалиться на пол.

– Бронька! Беги скорей к соседям, позови кого-нибудь!

Пятилетняя Анна изо всех сил держала сестру, чтобы та не упала из люльки, пока не подоспела соседка.

После гражданской войны и окончательной победы Советской власти по Каменскому прокатилась волна «золотых арестов». Большевики искали золото, заработанное каменчанами на Днепровском заводе, когда во времена царизма их эксплуатировали польско-бельгийские капиталисты. Было объявлено о добровольной сдаче золота в пользу Совдепа. Желающих почему-то не оказалось, и тогда начались аресты, большевики занялись своим любимым делом – экспроприацией. В этом им помогали ведомости на получение жалованья рабочими и служащими Днепровского завода, а также добровольцы типа еврея Мандука. Антона Мандука за глаза называли махлером или шахраем, он брал деньги в рост, наживался на закладываемом имуществе и хорошо знал материальное положение многих каменчан. Он владел домами на улицах Церковной, 17 и Судейской, 5. После революции Мандук предложил свои услуги новым властям, и по его наводке те безошибочно выходили на «золотосодержащих» каменчан. Золото отбирали, а человека, скрывшего свои сбережения, отправляли в допр. Пришли и к Крживицким.

Войцех Крживицкий, на котором после той злополучной истории в очереди лежало пятно контрреволюционера, старался сдерживать эмоции. Семью спасла мама Анеля, она показала непрошеным гостям справку из почты, свидетельствующую, что рабочий Днепровского завода Войцех Крживицкий положил на свое имя в каменской почте 22 тысячи рублей.
Отцепились.

Английская пословица гласит: каждый, говорящий правду и только правду, о чем-нибудь да умолчит. Мама Анеля умолчала о некотором количестве золотых монет, хранящихся в доме «на черный день». Черные дни наступили во время голода 1921 года. Люди умирали, как мухи. Единственным утешением был костел. Правда, количество месс, по сравнению с дореволюционным, сократилось до одной в день, да еще проводились «нишпоры» – вечерние молитвы. Но хоть это! До самого закрытия костела Крживицкие оставались его верными прихожанами.

А потом наступил 1937 год. Вначале арестовали отца. В камеру, куда поместили Войцеха Крживицкого, натолкали столько народу, что нельзя было поднять руки, люди сидели по очереди, остальные стояли, прижавшись друг к другу. По очереди заключенных выводили на допрос. Обратно, зачастую, приносили окровавленное тело, имеющее мало общего с человеческим обликом.

ДЕЛО №20349
Начато 16.08.1937
Окончено 13.09.1937
Обвинение: Крживицкий В. М., поляк, подданный СССР. Дата рождения 20.03.1887, место рождения – д. Полихно, Келецкой губернии, Польша.
Арестован 13.08.1937.
Преступление ст. 54-10 ч.1 УК УССР, является участником контрреволюционной подпольной эсеровской организации и проводит контрреволюционную деятельность.
Уполномоченный 4 отдела УГБ Днепродзержинского НКВД УССР – Калужский
нач. г/о НКВД – Паперман
Горпрокурор Соколян

СПРАВКА
На осужденного Крживицкого Войцеха Михайловича. 1887 г.р.
Проводил вербовочную работу по созданию диверсионных групп на заводе им. Дзержинского, проводил шпионскую работу. В инкриминируемом преступлении сознался. Осужден к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества.
14.09.1937 г. Протокол №22

Можно только представить, какие пытки перенес могучий Войцех Крживицкий, чтобы в его деле появилась запись: «в инкриминируемом преступлении сознался». «Воспаление легких» – диагноз кончины главы семьи, полученный детьми через много лет из архивов КГБ. Что за «воспаление» сразило пышущего здоровьем и силой Войцеха Крживицкого, долгие годы хранили в тайне архивы НКВД.

Через месяц после окончания дела Войцеха забрали и маму Анелю.
– Поедешь к мужу, – с мрачным юмором сказали ей при аресте.

ДЕЛО №22512
Крживицкая Анеля Онуфриевна
Ст. 54-10 ч.1 УК УССР.
Справка
на семью осужденного Крживицкого Войцеха Михайловича:
Семья состоит:
Крживицкая А. О. – жена, 1883 г.р., д. Степовичи, Ковенской губернии, Литва, здорова. Арестована 10.10.37.
Крживицкая Елена Войцеховна – дочь, 1917 г.р., учится, здорова. Оставлена.
Брат – Франц Онуфриевич Роговский, проживает в Польше, сестра Анна проживает в Литве.
Начальник горотдела НКВД лейтенант государственной безопасности – Паперман
Начальник 3-го отдела УГБ ст. лейтенант госбезопасности Шнейдерман
Начальник УНКВД по Днепропетровской области майор госбезопасности – Кривец.

Заключение
Оперуполномоченный 3 отдела УГБ НКВД УССР мл. лейтенант госбезопасности Миллер нашел:
Что обвиняемая Крживицкая А. О. является женой врага народа Крживицкого В. М. осужденного в порядке приказа НКВД СССР №00485 по 1-й категории, а, поэтому, руководствуясь оперативным приказом Народного Комиссара Внутренних Дел СССР Генерального Комиссара Государственной Безопасности тов. Ежова – от 15.08.1937 №00486 постановил:
Следственное дело №22512 по обвинению гр. Крживицкой А. О. – направить на рассмотрение Особого Совещания НКВД СССР.
Оперуполномоченный мл. лейтенант госбезопасности
Миллер
Согласен: пом. нач. 12 отделения 3 отдела ст. лейтенант госбезопасности Буркин
Утверждаю: пом. нач. 3 отд. УГБ НКВД УССР капитан госбезопасности Сапир
09.11.37

Заключение
Крживицкая А. О. 1883 г.р., деревня Синовичи Ковенской губернии, Литва.
Арестована 11.10.1937 Днепродзержинским горотделом УНКВД Днепропетровской области, как жена участника диверсионной группы. Обвинялась в совершении преступлений, предусмотренных ст. 54-10 часть 1 УК УССР. Постановлением Особого Совещания при НКВД СССР от 02.07.1938 г., как социально-опасный элемент сослана в Казахстан сроком на 5 лет.
Объективных доказательств проведения Крживицкой А. О. преступной деятельности в материалах дела не нашлось.

Эшелон с арестантами остановился посреди безбрежной казахской степи.
– Выходи! – пролаяли конвоиры.
Когда все вышли из телячьих вагонов, состав двинулся обратно.
– А нам куда? Нам куда?!
– А куда хотите, мать вашу!
В Днепродзержинск Анеля Крживицкая вернулась через десять лет в 1947 году.
В 1957 году у Хелены Крживицкой, ставшей к тому времени по мужу Барановской, родилась дочь Ольга. Хелена, или Елена Войцеховна Барановская и во время оккупации посещавшая каплицу у пани Стефанкевич, привела туда и дочь Ольгу. В каплицу ходили всей семьей, как на праздник, встречали здесь своих давних подруг и знакомых: Алину Селянскую, Сабину Пацановскую, Янину Шатецкую, Валю Барановскую и, конечно, Аделю Сенковскую и Теофилию Кузнецову. Людей собиралось много: молились, вспоминали старое время, мечтали, что власти отдадут костел, собирали подписи.
В 1957 году умерла мама Анеля. В ее изголовье стояло Распятие.
После закрытия каплицы потекли годы отчуждения от церкви. В доме говорили по-польски, отмечали католические праздники, здесь жила тоска по костелу, но все это было не то. Вот почему услышав зов на встречу католиков, Елена Войцеховна и Анна Войцеховна засобирались в костел. Вскоре с Еленой Войцеховной в костел притопал и младший внук Давид. И, наконец, замыкая круг, сюда пришли и остальные члены семьи: старший брат Давида Георгий и их мама Ольга Казимировна Гоциридзе.
На первых порах Ольга Казимировна как бы присматривалась к костелу, настоятелю, прихожанам. Она приходила на мессы, слушала проповеди, потом исчезала, но опять и опять возвращалась в костел. Работая врачом-терапевтом, она, обладая даром слушать и сострадать, умела заразительно смеяться и вселять в человека надежду на лучшее. Жизнерадостная, веселая, общительная и доверчивая, она одновременно отличалась глубиной личности и умением твердо отстаивать свое мнение. Кажется, ее ничего не стоило обмануть, но, по-моему, эта мысль кроме меня, никому не приходила в голову. Ольга Казимировна распахнутыми глазами смотрела на ксендза Мартина и честно недоумевала: «так это и есть ваш знаменитый ксендз?»

В свою очередь, такая семья не могла не привлечь внимания отца Мартина. Царящая здесь атмосфера любви, добра, глубокой привязанности друг к другу навевала воспоминания о далеких годах детства. Ксендз Мартин с удовольствием приходил сюда, чтобы почувствовать себя, как дома. Приветливость и гостеприимность семьи Ольги Казимировны, открытость для слова священника создавали чудесные условия для задушевных бесед. Мальчишки не сводили восторженных глаз с отца Мартина, он очень быстро превратился в непререкаемого наставника. Гоги и Давид стали министрантами. Имея перед глазами такой прекрасный образец, Давид впоследствии решил связать свое будущее со священнической жизнью и поступил в Варшавскую духовную семинарию «Редемпторис Матер».

Решение Давида и его выбор не стали легкими для матери. Ольга Казимировна металась в сомнениях, хорошо ли это для ее сына? Обречь себя на жизнь без семьи, жены, детей – служа «только» людям и Богу. Она иногда даже «подозревала» ксендза Мартина в том, что тот забрал у нее сына.
– Ольга! Я у тебя не забрал Давида, и с моей стороны не было никакого давления, ни агитации. И об этом знаешь. Также, надеюсь, понимаешь, что не себе «выращиваем» и воспитываем детей. И еще. Бог не ожидает от тебя одиночества, как печальной необходимости, но дает тебе великую благодать полнейшего служения Ему в Церкви, в приходе, в общине.

И Ольга Казимировна изменила свое отношение к настоятелю с недоверчивого на уважительно-доверительное. Она понемногу втягивалась в костельную жизнь и незаметно стала одной из самых ярких фигур новейшей истории днепродзержинского костела. И побежали годы незабываемой дружбы отца Мартина с этой замечательной семьей, без которой жизнеописание костела Святого Николая невозможно.

Глава 8. Будни ремонта душ

Как-то отец Мартин спросил на мессе у детей:
– Скажите, какое слово вы употребляете чаще всего?
Уже слегка отравленные взрослой жизнью, когда думают одно, говорят другое, а делают третье, дети меньше всего заинтересовались сутью вопроса. Они задумались над тем, что хотел услышать от них настоятель? И началось.
– Дева Мария! – сказала одна девочка
– Святой Николай! – сказала другая.
– Библия!
– Иисус Христос! – крикнули сразу несколько голосов.
Отец Мартин с изумлением, в котором сквозила нескрываемая грусть, воскликнул:
– Что я слышу! Да здесь такие набожные дети, которые заткнут за пояс любого священника. Я, например, не могу сказать о себе, что наиболее употребляемым мною словом является «Христос». Я думал, что чаще всего вы говорите слово «дай».

Да, здесь был непочатый край работы. Мы блуждали в потемках, может лишь интуитивно чувствуя, что где-то есть свет. Потемки души стали привычным состоянием жизни, мы всегда так жили. И когда вдруг рядом незатухающей горячей свечой проходил отец Мартин, было невозможно не обернуться ему вслед. Ремонта душ требовали все: и дети, и взрослые. И школьники, и их учителя.

Завороженные почтительным вниманием, тонким «несоветским» обращением ксендза Мартина, его обаятельнейшей улыбкой, женщины, населяющие приемные официальных кабинетов, непременно хотели что-нибудь выяснить о семье настоятеля костела – его жене и детях.
– Я старый, убежденный холостяк, – отвечал ксендз Мартин, еще более распаляя любопытство представительниц прекрасной половины человечества.

Узнав, что дело совсем не в том, что у ксендза Мартина «не сложилась личная жизнь», а что католические священники принимают обет безбрачия и девственности – или целибат – стрелка любопытства дочерей Евы начинала зашкаливать. У них округлялись глаза, в которых к тому же появлялся странный блеск. Женщины поправляли прически, на их лицах появлялось загадочное выражение «прекрасной незнакомки» и, казалось, они хоть сейчас готовы проверить крепость принятых обетов безбрачия и девственности.

Мужчины к вопросу о целибате отца Мартина относились гораздо спокойнее.

Мы не успевали поражаться масштабу личности ксендза Мартина, проявляемого им в самых разных ситуациях, и, одновременно, его доступностью и постоянной готовностью услужить ближнему: подвинуть стул, подать руку, поднести сумку, согреть чай, выслушивать наши бесконечные жалобы «на жизнь» и терпеливо объяснять непонятное, когда у него не было ни секунды свободного времени. Оставалось загадкой – когда же он ел? – ксендз Мартин что-то перехватывал на ходу и мчался лить бальзам на очередную израненную душу.
Ксендз Ян Собило из Запорожья накануне Богослужения в Великий Четверг перед Пасхой говорил нам:
– Дорогие мои, на этой мессе отец Мартин будет обмывать ноги двенадцати мужчинам, подобно тому, как Иисус Христос обмывал ноги своим апостолам. Но я думаю, что пусть эти мужчины предварительно сами немного помоют себе ноги дома, правда? Ведь вы должны беречь своего настоятеля.

И вот настал Великий Четверг. Я был одним из двенадцати. После Литургии Слова мы сели на отведенные места близ алтаря и начали разуваться. Министранты принесли медный таз и кувшин с теплой водой. Вышел ксендз Мартин, снявший верхние литургические одежды, опоясанный белым полотенцем. Опустившись на колени перед первым мужчиной, он приподнял его ступню и начал омывать ее водой. Зал затаил дыхание. Замерев, люди наблюдали, как настоятель отер полотенцем ногу и… поцеловал ее. У меня перехватило горло, следующим был я. Я не знал, куда смотреть от смущения, куда девать руки и куда спасаться от нахлынувших чувств. О, как близок стал мне апостол Петр, трепетавший в непонимании от происходящего на Последней Вечере и восклицавший:
– Господи! Тебе ли умывать мои ноги?

Отец Мартин! Вам ли умывать мои ноги? Вам ли опускаться передо мною на колени и целовать мне ступни, мне, недостойному развязать шнурки ваши! Как же я должен жить и поступать по отношению к другим людям, если мне, изгаженному грехами, вытирает полотенцем ноги этот Человек? Ловец человеков.

Придя как-то в дом Ольги Казимировны, ксендз Мартин увидел там рыдающую изящную, худенькую, привлекательную блондинку. Несмотря на светлый тон волос, в ней угадывалось что-то восточное. Чуть раскосые глаза, разлет бровей, тип лица и порывистые движения намекали на далекое монголо-татарское иго.
– Кто эта женщина, и почему она плачет? – тихонько спросил ксендз Мартин у хозяйки дома.
– Это моя подружка Альфия, у нее дочь провалилась на экзаменах в медицинский институт.
– Ясно, а почему она плачет?
– Я же говорю, дочь провалилась…
– Это я уже слышал. Можно, я с ней поговорю?

Оставив отца Мартина наедине с безутешной матерью, Ольга Казимировна вышла в другую комнату. Через десять минут из-за двери донесся хохот. Смеялась Альфия.
И спустя несколько лет Альфия Раильевна Баширова не смогла объяснить, что с ней сделал отец Мартин. Просто раздвинулись горизонты, и все случившееся потеряло трагедийный оттенок.

Под конец беседы ксендз Мартин предложил:
– Альфия, разрешите, я вас благословлю…
– Как! – ахнула Альфия. – Ведь я же татарка, я – мусульманка, у меня бабушка – внучка муллы, я…
Священник весело рассмеялся.
– Альфия, вы такая же мусульманка, как и католичка, поэтому никакого греха ни с моей, ни с вашей стороны не будет.
Посерьезнев, отец Мартин подошел к Альфие и возложил руки над ее головой. Большим пальцем правой руки ксендз начертал крест на ее лбу и, коротко помолившись, перекрестил голову Альфии своей ладонью.
– Во Имя Отца, Сына и Святого Духа!

У нее что-то то ли похолодело внутри, то ли в жар бросило. Через несколько дней Альфия впервые переступила порог католического храма вместе с дочерью Ларисой. А в институт Лариса поступила на следующий год.

Иногда у ксендза Мартина (скорее всего – в бессонные ночи) выдавались спокойные минуты, и тогда он старался выразить на бумаге волновавшие его мысли. Он писал.

«Я – христианин, а вы – католики», – нередко слышу высказывания такого рода, или еще более резко звучащий вопрос: разве католики тоже христиане?! Да, в нашем обществе все, что связано с католицизмом, вызывает весьма плохие ассоциации: крестовые походы, инквизиция, латинизация востока. Философский словарь 50-х годов говорит об иезуитах, как о самом кровавом и преступном ордене Католической Церкви. Похожие, не выдерживающие критики голоса, звучат и до сих пор.

С большим удивлением читаю порой статьи о современной экспансии или инвазии католицизма на Восточной Украине. Невежество? Аллергия? Незнание того, что в дореволюционные времена в Екатеринославской губернии проживало более 30 тысяч католиков? Но нельзя не помнить слова апостола: «Различны дары, но Дух один и тот же, и служения различны, но Дух один и тот же, производящий все во всех» (1 Кор.12, 4-6).

И важнее различий – один Бог, одно крещение, одна (или почти одна) вера. В наших разговорах, диалогах стоит начинать с вопроса: а что общего имеет православный и католик, в чем согласны католики и баптисты?

Правда, горькая правда, что два великих раскола (1054 год и Реформация) нанесли большой удар единству Христовой Церкви. И доселе не зажиты эти раны в Теле Христовом, но не все пропало, не все пошло в руину. Я искренне благодарен отцу Александру Свидуновичу и духовенству Свято-Николаевского собора, пригласивших меня на юбилей столетия православного храма. Надеюсь, присутствие католического священника в православной церкви никого не возмутило и не принизило самого храма, а мне дало возможность испытать ценности восточных обрядов, веру православного народа, послушать великолепное литургическое пение. С музыкой такой – хоть на смерть иди…

Впрочем, я всегда рад, если могу с кем-то, по крайней мере, прочитать вместе «Отче наш». Ведь никто, таким образом, не отказываемся от собственной веры, но есть шанс чуть-чуть осознать, что мы – братья, у нас один Отец – Господь Бог.

Для лучшего изображения – маленький пример. На пике горы стоит Христос. С разных сторон по склонам холма идут к Нему люди. И все теряют время и энергию, призывая друг друга: «идите с нами, только у нас спасение, только наша вера истинна!» И Христос становится дальше. А что делать?

Пусть каждый христианин следует Христу так, как учит его Церковь, подсказывает его вера, и, направляясь к Христу, люди становятся ближе друг другу. А встретятся все на вершине.
кс. М. Янкевич

Одним из болезненных оставался для ксендза Мартина вопрос об исповеди и принятии Причастия старейшим прихожанином костела Генрихом Александровичем Кушковским. Он очень любил прежний костел. Вспоминая его, Кушковский плакал. Обладая феноменальной памятью, он, глядя на возрождающийся храм, с огорчением качал головой:
– Эх, не такие были кресты на костеле! Они были из черного металла и словно плыли в небе над костелом. А вы их из нержавейки сделали, не годится…

Невозможно представить, но трудовой стаж Генриха Кушковского составляет 79 лет – с 1916 по 1995 годы, – из которых 77 лет он отдал Дзержинке – металлургическому комбинату Каменского-Днепродзержинска! Много ли в мире подобных примеров трудового долголетия? Вся история Каменского, костела и Днепровского завода проходила на его глазах.

Он никогда не садился в костеле, даже если свободных мест было с избытком.
– Благодарю вас, я привык стоять в костеле, – говорил он с непонятной интонацией.
Ксендз Мартин любил приходить в набитую древностями квартиру Генриха Кушковского. Перелистывая тома старинной польской библиотеки, рассматривая бумажные дензнаки времен гражданской войны или расспрашивая хозяина о прежней жизни, настоятель костела непременно возвращался к вопросу о необходимости принятия Причастия. Они оба хорошо знали, что причастие Тела и Крови Иисуса Христа возможно лишь при условии, что человек приступает к нему с чистым сердцем, свободным от греха и ненависти к ближним.
– Но я не могу простить коммунистам того, что они сделали с нашей жизнью и с нами. Боже, как я их ненавижу!
Сколько раз отец Мартин приезжал к Кушковскому, чтобы наделить того таинствами католической церкви. Но неизменно получал отказ:
– Вы не видели того, что видел я. Я не могу их простить, а обманывать себя, вас, Бога я не буду.

На столетие костела, собравшем, кажется, полгорода, ксендз Мартин приветствовал Генриха Александровича в числе самых почетных гостей торжества – епископа Каменец-Подольского, католического и православного духовенства, посла Польши в Украине, мэра города. А Кушковский был уже тяжело болен. За два месяца до смерти, почти слепой, он ухитрился починить свой любимый диванчик. Несмотря на приближающийся конец, он никак не мог переступить через незаживающие раны тяжелых воспоминаний, чтобы, очистив совесть, отдаться в руки вечности. Его совесть боролась с его памятью, и память не сдавалась.
Но однажды, придя в костел, я застал там ксендза Мартина с просветленным лицом.
– Он им все простил! – сказал отец Мартин.
– Кому? – не понял я.
– Пан Кушковский исповедался и принял Причастие!

Через несколько дней 97-летний Генрих Кушковский еще раз принял Причастие. Он ушел из жизни без ненависти в сердце, с миром. Как и подобает христианину, как и подобает человеку. Я так и не проведал его перед смертью. Уже не помню, какие важные дела помешали мне это сделать. Передавал ему приветы и говорил себе, что обязательно скоро приду. Кушковский казался бессмертным, он был всегда. Но он умер…

С ним ушла эпоха. Генриха Кушковского погребали в день его рождения. Круг замкнулся. Его хоронили по католическому обряду. Отец Александр Бондаренко, молодой священник, молился над телом усопшего.
– Ушедший от нас Генрих Кушковский был не просто человеком, металлургом, спортсменом, отцом. Он был верующим. Он был нашим братом, он верил в то, во что верим мы: смерти нет, есть только иная жизнь – вечная, проходящая в прекрасном мире. Наш брат Генрих уже достиг этой жизни, нам – еще предстоит.

А потом священник высоким чистым голосом запел католический гимн:
– О смерть! Где твоя победа?

Собравшиеся смотрели на неузнаваемые черты того, кто в этой жизни был Генрихом Кушковским, и несмело подпевали: «О смерть, где твоя победа?»

Продолжение книги, главы 9-12 ч.2