Костел святого Николая объединил вокруг себя самых разных людей, и все мы, хоть немного причастные к его возрождению, всегда с радостью, гордостью и грустью будем вспоминать это нелегкое, но прекрасное время, как, возможно, самое значительное в своей жизни.

Начало книги о ярких и трагических днях костела св. Николая в Днепродзержинске можно прочесть по этой ссылке

Глава 9. Последний аборт

– Это был мой последний аборт. Я шла на него, как и на все предыдущие, которые по числу сделанных давно переступили цифру (…) Но тогда я еще не знала, что этот – будет последний. Время – между 14.30 и 15.30. Я – под наркозом. Нахожусь в другом мире, совсем не похожем на тот, где родилась и выросла. Себя не осознаю, как нечто материальное. Мое тело было где-то внизу – тяжелое и чужое. Но мне хорошо, даже очень. Я ощущала себя легкой, светлой и чистой. Мною овладело такое спокойствие, что я даже подумала: «Все! Никогда не будет никаких волнений, больше никогда!» Рядом с собою я чувствовала детей. Они, вернее их души, казались мне ангелами. Только сейчас я понимаю, что это были за дети-ангелы: мои, не рожденные, которых я убила во время предыдущих абортов.

В это же время мои земные дети стояли на коленях и молились, чтобы со мной все было благополучно. Единственный раз, идя на аборт, я просила их молиться о своем возвращении.

– Господи, я люблю тебя! – так искренне и с душой обращалась я к Богу, как никогда не могла произнести этих слов здесь, в своем мире. Эти слова я повторяла много раз и действительно я Его почувствовала. Он пришел ко мне, Он был рядом, я точно это знала. И в то же время не понимала, почему Он пришел ко мне, ведь я совершила большой грех… Он пришел и что-то мне дал, это «что-то» должно было о себе заявить там, куда мне предстояло возвращаться.

И вот я открыла глаза – это стоило больших усилий. Увидела дверь палаты. Мои ощущения были ужасны. Еще находясь под впечатлением прежнего состояния и окружающего меня света, этот мир показался мерзким, грязным, темным, хотя я видела белую дверь и светлую палату. Я не хотела возвращаться, хотя коротко и осознавала, что в той тьме остались мои дети.

И ушла обратно.

Мне стало снова хорошо, но Его уже не было. Где-то далеко, мысленно я знала, что давно не ела, но мне и не хотелось. Господь снял с меня бремя, которое могло меня волновать, и я думала, что так будет всегда.

– Почему же Он ко мне пришел? Ведь я убийца собственных детей!

Но в то же время я бесконечно была счастлива, что Он пришел ко мне, именно ко мне. Он действительно есть!

В начале 1994 года я была лишь поверхностно знакома с религией, костелом, Богом. Как таковой веры у меня просто не могло быть никак. О любви к Богу не было и речи. Но то, что произошло, меня поддерживает по сегодняшний день. И я этим горжусь.

Валентина Чистяк одна из прихожанок костела Святого Николая. Я поражаюсь мужеству этой женщины, рассказавшей «такое» о себе, и одновременно подозреваю, что расслышав слово «наркоз» в ее рассказе, кое-кто понимающе кивнет головой – все ясно! Чего не привидится под наркозом? Не спешите с выводами, еще не конец нашей удивительной истории. Еще будут плоды!

Да, почти каждая наша женщина прошла через аборт. Многие – через несколько абортов. Некоторые прерывали беременность не менее двадцати раз. О «рекордсменках» известно мало, но они наверняка есть.

Сделать аборт несложно. Вся процедура занимает около 7-10 минут, примерно столько же, сколько и половой акт, приведший к нежелательной беременности. К искусственному аборту женщину толкают самые разные обстоятельства и соображения: плохие жилищные условия, семейные неурядицы или отсутствие законного мужа, желание «погулять» еще и столь же глубокое нежелание иметь больше детей, чем уже есть. И вообще, что скажут мама и учительница, когда узнают?

Если беременность протекает с осложнениями, тут вопросов просто нет: какая нормальная женщина будет гробить свое здоровье или рожать больного ребенка, чтобы потом всю жизнь работать на аптеку?

Историческая справка: Искусственный аборт, как метод избавления от нежелательной беременности, был известен в глубокой древности и распространен во многих странах. По законодательству Древней Греции и Рима жизнь плода не охранялась, и искусственное прерывание беременности не каралось, но плодоизгнание рассматривалось как безнравственный поступок.

Современное общество активно помогает беременной женщине в принятии решения лечь под нож, и вопрос о безнравственности аборта не возникает. Из школьного учебника по биологии последнему двоечнику известно, что зародыш проходит несколько стадий своего развития: икринка, головастик с жабрами, головастик без жабр и так далее, повторяя эволюцию животного мира аж до человека. Так о какой нравственности говорить, если дело касается головастика, да еще и с жабрами – к ногтю его! Женщина может самостоятельно распоряжаться собственным телом!

Мы зачастую смотрим на зародыш, как на потенциального агрессора, могущего разрушить хрупкое равновесие семейного бюджета, мешающего карьере, учебе, взаимоотношениям с любимым человеком. А к агрессору у нас отношение известное: от меча и погибнет.

С точки зрения официальной медицины аборт является операцией по преднамеренному прерыванию беременности в сроки до 28 недель. Вроде аппендицита. Для кого-то может показаться удивительным, но великий медик древности Гиппократ рассматривал аборт, как поступок, недостойный врача. В присяге, которую давали врачи школы Гиппократа, сказано: «…я не вручу никакой женщине абортивного пессария» (т.е. средства – авт.)
– Но ведь и наши медики принимают клятву Гиппократа! – воскликнет искушенный читатель и будет не прав. Потому что наши медики не принимают клятву Гиппократа. Клятва Гиппократа отменена в Советской России после 1917 года и не признается до сих пор. Наши медики принимают клятву советского врача, в которой нет ни слова о необходимости защиты жизни не рожденного ребенка, а потому и «абортивный пессарий» женщине дадут с легкостью и своими руками помогут изгнать плод из лона. Кроме того, аборт – дело прибыльное.

Отбрасывая иронию, вдумаемся в ужасные факты статистики. На каждого родившегося в Днепродзержинске ребенка приходятся двое убитых во время аборта. Детям не дают родиться. Общество должно задуматься над страшными цифрами и что-то предпринять. «Что-то», конечно, предпринимается. Предпринимаются попытки улучшить жизнь людей, но пока ничего путного не выходит, наоборот, становится все хуже. В женских консультациях говорят о вреде аборта, но потенциальные матери их мало слушают. Что простой женщине до статистики? Для женщины статистика не аргумент. Если беременность является позором, либо перспективой «плодить бедность», то вряд ли беременную женщину отвлечет от аборта благородная мысль, что она может подарить вымирающей Родине нового гражданина. Да и цель данных рассуждений не в том, чтобы повысить рождаемость в нашей стране или хотя бы в родном городе.

Цель в том, чтобы сказать правду, что такое аборт. Для тех, кто не знает.

С точки зрения современной биологии, жизнь человека начинается с момента слияния ядер мужской и женской половых клеток, то есть, с момента оплодотворения. А это значит, что преднамеренное уничтожение зародыша любого возраста равносильно убийству. Не более и не менее. Появление ребенка на свет из чрева матери, его первый вздох и первый крик – это далеко не первое мгновение его жизни. Жизнь младенца к этому времени насчитывает уже около девяти месяцев, и в его жизни происходила масса событий, невидимых миру, но известных ему самому и немного его маме. И никакой он не головастик с жабрами и никогда им не был. С первых секунд своего существования он был Человеком, маленьким еще человеком, со своими маленькими радостями и маленькими проблемами. Например, чтобы его не убила родная мама.

Как повезло всем читающим и отворачивающимся от этих строк! Нас не убила наша мама, она не сделала аборт, а дала нам возможность родиться. А вот те, не родившиеся, за что приговорили их к смерти? В чем они были лично виноваты? В том, что мама и папа были неосторожны в своей любви, страсти, похоти? А опомнившись, не нашли ничего лучшего, чем убить в больнице свое дитя?

Аборт никогда не был операцией, потому что зародыш не является частью тела беременной женщины. Он – самостоятельный организм. И лоно женщины есть тем волшебным местом, той составляющей частью удивительного Божественного таинства, дающего, дарующего новую жизнь из слияния мужского и женского начала.

Иногда у нас с гордостью пишут о снижении смертности женщин при абортах. И действительно прекрасно, что меньше умирает женщин. Но, прошу вас, подумайте, что смертность детей при абортах всегда одна и та же. Она равна 100%. Ее невозможно снизить. Аборт для ребенка всегда смерть, всегда приговор, вынесенный ему матерью и отцом и профессионально исполненный представителями самой гуманной в мире профессии.

Но о сущности аборта, как детоубийства, всегда неустанно говорила Церковь. Согласно христианским воззрениям, Господь вручает человеку душу, то есть, делает его Своим образом и подобием, в момент оплодотворения. Обратите внимание, как невероятно близки традиционная позиция Церкви и современной науки! Но Церковь смотрит дальше. Поскольку не родившийся человек, как и взрослый, имеет свою бессмертную душу, то после смерти произойдет встреча родителей с душами убитых ими детей.

Каждый человек, который участвует в ужасающем действии аборта, что бы он сам не думал, участвует в убийстве. Он участвует в убийстве и совершает преступление перед Господом, который заповедал: Не убий!

Но церковь не намеревается таким образом растоптать виновных и сузить область милосердия. Она не только обличает, открывает глаза и указывает родителям на тяжесть преступления и непоправимый ущерб, нанесенный невинно убитому ребенку.

«Особое внимание мы хотели бы уделить вам, женщины, которые решились на прерывание беременности. Церковь знает, сколько составляющих могло повлиять на такое решение, и уверена, что во многих случаях это было болезненное, а может и драматическое решение.

Наверное, рана еще не зажила в ваших сердцах. Но все равно, то, что случилось, было и будет глубоко недостойным. Но не печальтесь и не теряйте надежду. Отец всего милосердия ожидает вас, чтобы подарить вам Свое прощение и мир. Вы сможете попросить прощения у своего ребенка, и сделать свой болезненный опыт может быть наиубедительным аргументом в охране общечеловеческого права на жизнь».

Иоанн-Павел Второй

Почти каждый мужчина – и я среди них – посылал свою женщину на аборт. Многие – на несколько абортов. Некоторые – заставляли или не противились прерыванию беременности не менее 20 раз. О «рекордсменах» известно мало, но они наверняка есть. Сделать аборт несложно.

Через четыре года Валентина забеременела вновь.

– Узнав о беременности, я решительно шла на вынашивание ребенка. То, что произошло в девяносто четвертом году, стояло в моем сознании, как «код». Я была уверена, даже чувствовала, что если пойду на аборт – назад не возвращусь. Но вот я узнаю о патологии плода – отсутствии кости черепа (экзенцефалия). О дальнейшем вынашивании ребенка, казалось, не могло быть и речи, и когда в гинекологии мне дали направление на аборт, я согласилась на это. Срок был 15-16 недель, я уже чувствовала слабенькое шевеление плода, и мне было жалко этого ребеночка. Пойти просто в больницу и сделать аборт меня удержало неведение ксендза Мартина. Он уже знал, что я беременна, поэтому я посчитала своим долгом сообщить о намерении прервать беременность, считая это необходимой формальностью. Каково же было мое удивление, когда он сказал: «Ни в коем случае! Пока ребенок жив, он должен жить». Я пыталась объяснить ему, какой это ребенок: женщина вынашивает дитя, чтобы родить и видеть его живым, а у меня совсем было все иначе. Ребенок, не успев родиться, должен умереть, или вообще родиться мертвым. Кроме всего, – и это было ужасным, – какой вид он должен иметь! Но Мартин ответил: «Страшный? Это что, не человеческий ребенок? На кого же он тогда похож? Этот ребенок уже наказан за наши ошибки – экологические, социальные, нравственные – и мы не то, чтобы дать ему пожить столько, сколько отводит ему Бог, убиваем его, мешаем его маленькой возможности узнать, что такое жизнь. Если мы знаем, что наши мать или отец обречены, почему-то не ускоряем их смерть. Почему же считаем, что вправе распоряжаться жизнью этого ребенка?»

Все эти убедительные слова на меня очень сильно подействовали, но стоило только пройти нескольким дням, моя решимость падала, я снова сомневалась и опять не знала, что делать. Тут я решила обратиться к Ольге Казимировне, чтобы она переговорила с ксендзом, мы с ней оправдывали решение врачей. И вот мы вдвоем пришли к ксендзу. Перед этим Ольга Казимировна говорит: «У меня с ним был такой разговор, что мы даже поругались». Ксендз Мартин повторял нам то, что говорил недавно мне, и наша настойчивость не шла ни в какое сравнение с его убежденностью. Когда мы вышли от него, то сказали друг другу:

 – Будем рожать!

Это было вызовом всем. Всем, кто хоть как-то пытался нам помешать. Мартин не заставлял меня, и одновременно не считал, что если я прерву все же беременность – это изменит напрочь его отношение ко мне. Нет! Просто он хотел, чтобы я своим сознанием поняла значение человеческой жизни. Благодаря этому человеку и большой поддержке Ольги Казимировны, как врача и как женщины, ребенок мой прожил 36 недель. Это была его жизнь, он чувствовал ее, чувствовал меня, его маму, и ему было хорошо.

Постоянно ксендз Мартин «подпитывал» меня своей любовью к жизни и к Богу. Меня не нужно было уже в чем-то убеждать или уговаривать, просто я нуждалась в присутствии этого человека, в его слове, взгляде, улыбке.

Любовь и привязанность к ребеночку росла с каждым днем, ежедневно в молитвах благодарила Бога за прошедший день, который прожил мой малыш, просила для него нового дня. С Олей у меня завязались такие отношения, которые были больше дружбы, нас связывала маленькая жизнь и Божье знамение, которое имело место в ней. Мы всеми силами боролись за жизнь ребенка.

Жаль, что в этой борьбе нам не помогали врачи. Меня называли «бичом женской консультации» и любыми уловками пытались отправить в стационар. Уверяли, что произошло замирание плода, и ребенок начнет разлагаться внутри меня. Мне становилось страшно, и я бежала за советом и поддержкой к Ольге Казимировне. Я чувствовала, слышала ребенка, но врачи меня не слушали, я не обижалась на них, но хотелось бы, чтобы они хотя бы щадили меня просто как женщину, которая беременна.

Ольга Казимировна также наткнулась на глубокое непонимание и скрытую неприязнь врачей женской консультации. Гинекологи считали, что Ольга Казимировна вместе с ксендзом Мартином вводят в заблуждение бедную женщину из чувства, близкого к религиозному фанатизму. Их подозревали в «экспериментах» над беременной и не желали слушать ни о каком праве человека на жизнь, и ни о какой защите не родившегося ребенка.

– А если он выживет? – приводили они наиболее убийственный аргумент, – И потом всю жизнь будет мучаться в непрерывных ужасных болях и проклинать всех вас за подаренную ему жизнь? А если в нем не будет ничего человеческого, вы что – будете радоваться тому, что ребенок даже не понимает, кому он обязан своими страданиями? А если он при родах убьет мать? Ваша совесть будет чиста?

От этих вопросов мог дрогнуть и неслабый противник абортов.

Но были и другие гинекологи. Такие, как американский врач Бернард Натансон, который задумался над тем, насколько безобидны его действия. Натансон прибег к ультразвуковой киносъемке аборта трехмесячного эмбриона. На экране до ужаса четко виден трехмесячный ребенок, мечущийся в матке с раскрытым ртом в немом крике, понимая, что его убивают. Но не удрать… медицинская кюретка (инструмент, которым делают аборты) отрывает то ручку, то ножку, дробит головку человека, который уже все чувствует.

Ряд украинских гинекологов, понявших, что аборт – это убийство, начали свидетельствовать о переменах своих взглядов. На семинарах, устраиваемых международной организацией «Рro Life» («За жизнь»). Побывав на таком семинаре, Ольга Казимировна вернулась убежденным сторонником защиты жизни не рожденного ребенка.

Отец Мартин не уставал повторять:

– Случай с Валентиной, как пример возрастающей веры нашей сестры, знак Бога для нас всех, испытание нас, как христиан. Легко сочувствовать погибающим от голода детям Африки. Ты своего ребенка полюби таким, какой он есть, и не убей его. Доверься Богу, только Господь имеет право распоряжаться жизнью человека и больше никто. Может также и врачи наши впервые задумались, что движет матерью, охраняющей до последнего жизнь своего ребенка. Я думаю, совесть уже действует в них, скребет души, и они чувствуют внутренний дискомфорт. Почему врачи так настойчиво предлагают Вале пойти на аборт? Чтобы успокоить самих себя.

Ксендз Мартин проводил домашние Литургии на квартире Вали Чистяк, сюда же приходили братья и сестры из общины, поддерживая Валентину и одновременно черпая от ее мужества и ее Веры.

В отделение патологии родильного отделения 9-й горбольницы Днепродзержинска Валентина Чистяк поступила 9 июля 1998 года. В 10.25 она родила мертвую девочку с аномалией головы. Валя не убила своего ребенка, и ожесточенные споры по поводу ее поступка продолжались еще долго.

Окончание этой истории носило детективный характер.

К ослабленной после родов Валентине подошла старшая акушерка.
– Вы заберете ребенка?
– Как только меня выпишут, то заберу…
– У вас ребенок – урод, мы таких детей не выдаем. Вам нужно сдать двадцать гривен.

Здесь было что-то не так. В костельной столярной мастерской ребята изготовили гробик, чтобы по-человечески похоронить ребенка. К тому же патологоанатом, как и заведующая отделением роддома, не возражали против выдачи тела девочки. Но, когда мы пришли в морг после выписки Валентины из роддома, нам сказали, что тело ребенка… исчезло. Как в пьесе театра абсурда все перевернулось с ног на голову. Белое превратилось в черное, никто ничего не знал, но все вроде было в порядке: самое страшное позади, роженица осталась жить, а что нет ребенка, так, может, его и не было? Аплодисменты!!!

После разговора «костельной» делегации с начмедом больницы, та призвала старшую акушерку, которая быстро вспомнила, что еще четыре дня назад отвезла тело ребенка на кладбище и захоронила его в отдельной могиле в картонном ящике.

Посткоммунистическое общество содержит своих граждан в таких условиях, что возможность получить несколько гривен от захоронения чужого ребенка воспринимается как некая привилегия, как собственный маленький бизнес, могущий чуть облегчить ярмо повседневности.

По суровому указанию начмеда старшая акушерка родильного отделения и патологоанатом морга оказались в салоне микроавтобуса, едущего на кладбище Соцгорода. Кроме них, в микроавтобусе находились Валентина Чистяк и прихожане костела Виктория Малик, Ольга Жидкова, Стас Шевчик, Александр Слоневский. На полу салона стоял маленький гроб с латинским крестом на крышке.

Стоял изнуряющий зной середины лета. Удушающие волны горячего воздуха накрыли кладбище, где мы под руководством старшей акушерки безуспешно искали нужную могилу. Акушерка путалась и не могла точно указать место захоронения. И не мудрено. Кладбище – этот Город Мертвых – казалось огромным вместилищем Смерти, застывшим конвейером, готовым принимать новые и новые тела, и только ждущим нажатия на кнопку «пуск», чтобы, заскрежетав лопатами, поглотить в свое чрево очередную порцию покойников. Необозримое безжизненное пространство с заполненными и пустыми могилами никак не располагало к размышлениям о вечности, здесь хотелось только одного – уйти отсюда. И поскорее.
Наконец было сказано: «Здесь». Мы начали копать. Лопаты вгрызались в желтую глину и выбрасывали ее окрест углубляющейся ямы. Все происходящее казалось мне противоречивым, ненужным, надуманным и в чем-то даже кощунственным. Зачем заниматься гробокопательством, проверять, здесь ли на самом деле покоится ребенок, если в этом клятвенно уверяла похоронившая (или закопавшая?) его женщина. Но Стас, как заведенный, копал и копал. Девчонки отгребали глину, и все напряженно вглядывались в могилу.

Наконец – или это только почудилось? – лопата наткнулась на что-то твердое. Показался край картонной коробки. Стас Шевчик начал осторожно освобождать ее из-под глины и подал на поверхность. Патологоанатом надела резиновые перчатки и попросила всех, кроме матери и акушерки, отойти в сторону. После опознания ребенка, его завернули в чистую пеленку и положили в гробик. В сотне метров от глиняной ямы, чуть не ставшей последним прибежищем малютки, произошло ее перезахоронение. Девочку, освобожденную от картонной упаковки, опустили в гробу в могилу. Сверх свежего холмика положили цветы. А Стас прочитал молитву: «Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с тобою… Молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей». В этот момент мне показалось, что Дух Господень сошел к нам и освятил происходящее. Все обрело глубокий смысл, и я почувствовал себя человеком, у которого наконец-то открылись глаза.

Обратно ехали в молчании. Почти при выезде с кладбища дорогу преградила очередная траурная процессия. Наш водитель деликатно просигналил, прося дать возможность проезда.
– Вы что, не видите? Здесь похороны! – укоризненно бросили ему из процессии.
Не знаю, оценили ли мои спутники своеобразный юмор ситуации, когда сидевшая рядом старшая акушерка вдруг решительно выкрикнула:
– А у нас что, не похороны? У нас тоже похороны! Точно такие же!

Глава 10. И такое было…

Конечно, жизнь общины Святого Николая состояла не из одних будней ремонта души и праздников восстановления костела.

Между краеугольными камнями возрождающегося храма не было пустоты. Цемент человеческих отношений, замешанный на укрепляющейся вере, соединял камни в блоки, и здание костела – духовное и физическое – росло от фундамента ввысь. Глядящему со стороны и не видящему сути, судящему об Украине по ее козацким шароварам, а о религии – по числу отбитых поклонов, может показаться, что внутренняя жизнь Церкви – это беспрерывное стояние на коленях, бесконечное шептание непонятных молитв, замаливание бесчисленных грехов, ну и крестный ход на Пасху. «Светскому» человеку свойственно постоянно ошибаться по поводу того, что же на самом деле происходит за дверьми храма. Фантазия не рисует ничего, кроме свечей в полутьме церкви, запаха ладана и бабушек-богомолок с поджатыми губами, осуждающе глядящих на зашедших без платка.

А внутри храма – жизнь. Здесь песни и радость не связаны с употреблением алкоголя. Здесь можно увидеть свет в конце бесконечного тоннеля. Здесь в избытке высокое, чистое, настоящее. И смешное.

На одной из месс, проводящейся на польском языке, во время всеобщей молитвы, пани Валерия Скорик начала молиться о ксендзе Мартине и сестрах-монахинях и окончила свою мысль словами:
– Добрый Езу а наш Пане, дай им вечне спочиване!

В переводе на русский это означало: «Добрый Иисус – наш Господь, дай им вечный покой!» Что-то у пани Валерии перепуталось в голове и вместо того, чтобы произнести молитву за здравие, она высказалась за скорейший упокой души и ксендза и сестер. В зале бездымным порохом пронесся огонь еле сдерживаемого смеха, покашливания, кто-то не удержался и прыснул. Ксендз Мартин, стоящий за амвоном, сквозь запотевшие очки пытался невозмутимо смотреть на пани Валерию и очевидно размышлял – произнести ли ему «аминь!». Стоявшая рядом с Валерией молоденькая монашенка Мария-Эстелла покраснела от натуги, не сдержалась и начала кашлять, ее душил внутренний смех.

Пани Валерия, до которой постепенно доходил смысл ее молитвы, присела в извинительном книксене перед ксендзом Мартином и начала толкать сестру Марию-Эстеллу, чтобы та успокоилась. Затем пани Валерия перекрестилась – «Прости меня, Господи!» – и что-то пыталась объяснить, но ее никто не слушал. Обстановка в костеле грозила превратиться в карнавальную. Ксендз Мартин взял инициативу в свои руки и, успокаивая расшалившихся прихожан, вознес канонически молитву за здоровье пани Валерии.

………

В католической мессе есть момент, когда перед евхаристической молитвой – словами священника, повторяющего слова Христа на Последней Вечере – «Это есть Тело мое, которое за вас будет предано» – верующие становятся на колени. Сигналом к этому служит звон колокольчика мальчика-министранта.

В тот день министрантом был Кирилл Шатик. Милое лицо Кирилла, обрамленное белокурыми, волнистыми от природы волосами, напоминало ангельское с картин Рафаэля. На этом сходство Кирилла Шатика с ангелом кончалось. Живой, непоседливый, постоянно готовый к проказам, Кирилл доставлял всем – и ксендзу Мартину в первую очередь – массу хлопот и требовал непрерывного внимания.

И вот, когда до указанного выше момента оставалось еще предостаточно времени, Кирилл взял в руки колокольчик и, ангельски улыбнувшись, зазвонил что есть силы. Рефлекс сработал, и зал упал на колени. Понимание того, что случившееся несколько противоречит чину мессы, произошло через мгновение. Кирилл кротко излучал неземную невинность. Отец Мартин, блеснув очками в сторону министранта, сделал вид, что ничего не происходит. И, правда: почему бы и не постоять лишних пять минут на коленях? Может это послужит для нашего религиозного обращения…
………

На Страстную Пятницу 1993 года мы взяли в музее истории города гипсовую фигуру Иисуса Христа в гробу. До реставрации этой скульптуры дело пока не доходило, но фигура Христа, снятого с креста и укрытого пеленами, находилась в относительно приличном состоянии, таком, что ее можно было выставлять в предпасхальные дни. Когда пришло время возвращать скульптуру в музей, два наших Сергея – Федоров и Никитин – обернули фигуру целлофаном, положили ее на носилки и понесли из костела в музей. Выполненная в натуральную величину фигура – да еще под целлофаном – была неотличима от реального человека. Спаситель, бессильно вытянувшийся на своем ложе, покрытый кажущимися прозрачными пеленами, с тонкими чертами заострившегося лица и мертвенно-бледным телом лежал на носилках. Кровь, проступающая на боку и на сложенной на груди руке и видная сквозь полупрозрачный целлофан, усиливала впечатление того, что несут тяжело раненного, а может даже и покойника.

При каждом переходе дороги машины уважительно притормаживали и пропускали ребят с носилками, прохожие с любопытством поглядывали на ношу и говорили:
– Отмучался, бедняга!

Что ж, они были недалеки от истины. Сергей Никитин пытался еще и псалом подходящий запеть, но, по мнению другого Сергея – Федорова – это было уже слишком.

………

Сергей Федоров стал практически от начала служения ксендза Мартина «и швецом, и жнецом» костела Святого Николая. Сергей не был верующим человеком, может даже наоборот. Его, выражаясь словами отца Мартина, можно назвать «симпатиком» костела. Но преданность и любовь к костелу и настоятелю со стороны Федорова не имели себе равных. Сергей приходил на костельные руины и весь в пыли, копоти, грязи, но счастливый и окрыленный, разбирал завалы прежних времен. Частенько он задерживался до самой ночи, потом оставался на дежурства до утра, и отче Мартин сказал как-то ему:
– Сережа, берите в холодельнике все, что видите, не стесняйтесь.

Заглянув субботним вечером в «холодельник», Сергей обнаружил там колбасу, масло, сыр и… полбутылки «Кагора».
– Неплохо! – сказал сам себе Сергей и налил полстаканчика.
После трудового дня, под колбасу и сыр, вино шло очень хорошо.
В воскресенье утром, за несколько минут до мессы, ксендз Мартин открыл «холодельник» и побледнел.
– Сережа! А где вино? Здесь было вино!
– Отче, я его выпил. Вы же сами сказали, брать все, что есть, и не стесняться.
– Сережа, ведь это вино для Причастия, через пять минут месса…
Ксендз Мартин, в чем был, выскочил на улицу за вином. Месса без Причастия не может состояться!
………

Лето. Июль. Жара. Вторник. В костеле пусто. Все разъехались, разбежались или расползлись. На лавочке перед монастырем сестер-назаретанок в черном хабите сидит сестра Малгожата. Она читает бревиарий. Как ей удается сидеть на солнцепеке и при этом читать бревиарий – загадка. Я, высунув язык, кисну в офисе и делаю вид, что работаю на благо костела. Ничего не хочется. Разве что холодного пива. Вижу, как в окне промелькнули две женские фигуры. Стук в дверь. Встряхнувшись от дремоты, по возможности энергичным голосом, прошу входить.
Одна из вошедших была невысокой, очень смуглой черноволосой женщиной, другая – повыше, с русыми волосами и простыми «русскими» чертами лица.
– Здравствуйте вам, – дрожащими голосами сказали женщины, и я понял, что сейчас они начнут плакать.

Так и случилось. Сквозь всхлипы и причитания выяснилось, что передо мною беженки из Чечни. Спасаясь от войны, они добирались в Польшу, где у черноволосой, которая по отцу или деду была полькой, находились какие-то дальние родственники. Поезд на Варшаву уходил вечером из Днепропетровска, и женщины, узнав, что в Днепродзержинске есть костел, приехали к нам.
– Я знаю, что в костелах – честные люди, – сказала черноволосая. – И, уезжая в Польшу, в память о своем отце я хочу пожертвовать старинную икону.
– Икону?! – поразился я. – Здорово!
– Да, икону. И еще персидский ковер. Нет, два ковра.
– А зачем нам два персидских ковра? – растерялся я, и, тем не менее, мысленно прикидывая, как неплохо бы смотрелись персидские ковры у алтаря. – Нет-нет, мы не можем брать от беженок такие подарки, разве эти ковры не пригодятся вам самим?
– Вы не думайте, – вступила в разговор другая женщина, – в Чечне мы жили очень богато и вещей взяли много – всю жизнь наживали. Везти все это через границу очень хлопотно. А если таможенники отберут ковры на границе? Так не лучше ли пожертвовать их добрым людям?
«Логично, – подумал я, – чем оставлять таможенникам ковры, так лучше уж пусть они у нас полежат».
– Ладно! Несите икону и ковры, мы вам за них будем очень благодарны, но помните, если вы вернетесь обратно, то ковры сможете всегда у нас забрать.
Женщины так обрадовались и стали так горячо меня благодарить, что я уже не понимал: это они нам дарят ковры, или я – им?
– Через три часа мы вам все привезем, а сейчас у нас к вам еще одна просьба.
– Какая?
– Мы везем с собой золото и боимся, что на границе его у нас отберут…
– Ну и?..
– Купите его у нас вполцены… Вы потом на этом очень выиграете.

С этими словами черноволосая извлекла откуда-то пригоршню золотых колец и рассыпала из на столе передо мною. Кольца были самые разные – массивные печатки и тоненькие обручалки, но все с белыми бумажными бирочками на шелковых нитках.
– Если вы у нас купите кольца, то мы вам одно просто подарим, выбирайте, какое хотите.
– Но почему бы вам не отнести кольца в пункт приема золота, вы получите гораздо больше, чем полцены.
– Мы всего боимся… Такая преступность! И времени уже совсем мало, чтобы ходить по пунктам приема золота в незнакомом городе. Какое вы выбрали кольцо?
Глядя на кольца, я начал прислушиваться к себе: шевелится ли во мне алчность? А смотри ж ты – зашевелилась!
– Значит, давайте сделаем так. Через три часа вы привозите икону и, если хотите, ковры. Золото брать мы не будем.
– Молодой человек! Здесь без обмана, купите кольца! Очень просим!
– Нет, они ведь стоят кучи денег!
– Купите, просим вас! Возьмите себе два кольца – одно жене подарите.
– Извините, не можем. Приходите через три часа.

Когда они удалились, я подошел к сестре Малгожате и передал ей содержание разговора.
– Золото? – сестру даже передернуло. – Золото – это соблазн. Зачем нам золото?

Прошло несколько дней. Проходя мимо городского рынка, я увидел толпу цыганок.
– Угости сигареткой, красивый!
– Хочешь, правду скажу?! – задевали они прохожих.
Среди цыганок я узнал недавнюю «чеченскую беженку». Чуть поодаль, в другой группе, стояла женщина с простыми «русскими» чертами лица и выкрикивала:
– Рабочее! Куплю рабочее! Ботинки, спецовки, рукавицы! Куплю рабочее!
………

Ксендз Мартин довольно регулярно встречался с настоятелем Свято-Николаевского православного Собора отцом Александром Свидуновичем – пастырем самой крупной и влиятельной христианской общины в Днепродзержинске. Они обменивались поздравительными открытками на главнейшие праздники, обоюдно посещали костел и церковь и, кажется, между ними установились отношения личного уважения, некоего христианского паритета, основанного на взаимном признании равносестринской сущности Православной и Католической Церквей. Но внутренний дух первенства, присущий каждой церкви, претендующей на роль Вселенской, бродил в умах настоятелей, и при личном общении они не могли удержаться от легкого обмена словесными уколами, хотя и не пробивающих панцирь благочестия сестры-церкви, но, тем не менее, приятно щекочущих нервы самой возможностью нанести укол. Наблюдать за словесной дуэлью настоятелей было одно удовольствие.
Как-то на большой православный праздник Крещения Господня отец Мартин пришел в Свято-Николаевский Собор. В качестве подарка он взял с собой около десяти бутылочек с освященной водой из реки Иордана, в которой принимал водное крещение сам Христос. Бутылочки были прекрасно упакованы и с точки зрения христианина представляли собой замечательный сувенир.

Отец Александр троекратно расцеловал ксендза Мартина.
– Благодарю сердечно. Но как разделить сию иорданскую воду среди православных братьев нашего прихода? Поглядите, сколько их!

Действительно, зрелище было сильным. Большой и красивый собор окружала плотная толпа прихожан. Они стояли в очереди за освященной водой, щедро выдаваемой из большой бочки, в которой обычно развозят молоко или квас.
– А хотите, отец Мартин, мы вам тоже отольем освященной воды – хоть ведро! – для ваших прихожан и безо всякой очереди?
– Спасибо большое! – со скромным достоинством отвечал отец Мартин, – Но у нас нет дефицита в освященной воде, освятить воду я могу и сам…

Выдержав паузу, ксендз Мартин продолжил:
– Однако рад был выслушать ваши слова, досточтимый отец Александр, они еще раз напомнили мне о единстве корней наших церквей, и я думаю об экуменичности вашего предложения поделиться с нами освященной водой.
– Да, экуменизм – дело хорошее, но очень опасное. Помните, как наш Патриарх приехал к вашему Папе с экуменическим визитом? Он умер прямо в папских покоях, о каком после этого безопасном экуменизме можно говорить?
– Вы совершенно правы, благочинный отец Александр, умереть на руках самого Папы – великая честь, о такой смерти можно только мечтать.
………

Благодаря отцу Мартину, его личным связям, большому авторитету и уважению, которые он имел, кажется во всех концах земли, группа костельных и «околокостельных» детей выехала на летний отдых-95 в Польшу. Путь из Днепродзержинска до Жешува лежал через Львов, где у нас была пересадка.

Имея дело с Министерством путей сообщения, трудно что-нибудь просчитать наперед. Тот запас времени, который мы давали на возможное опоздание, был многократно перекрыт, и во Львов поезд довез нас на восемь часов позже. Электричка до Жешува отправлялась теперь только завтра, и мы получили приют в Львовском кафедральном костеле. Руководители поездки нервничали, а дети воспринимали происходящее как веселое приключение и были совершенно всем довольны. Ночь мы провели одетыми, уложившись покатом на каких-то коврах, а утром, имея еще достаточно времени, собрались идти на мессу.

Но вот беда – мы заблудились в бесчисленных коридорах и переходах кафедрального костела и никак не могли найти выход в литургический зал. Наконец, наткнувшись на приоткрытую дверь и открыв ее, увидели комнату, доверху набитую стеллажами с книгами. За столом, спиной к нам, сидел какой-то священник в красной шапочке и что-то писал. Обернувшись на скрип двери, он вопросительно посмотрел на нас.
– Извините, мы тут заблудились и не знаем, как отсюда выйти.
– Точно так же, как и заходили – через дверь, – пошутил священник, но, видя наши растерянные лица, указал направление выхода.

Указанная дверь была закрыта на щеколду, и, открыв ее и выйдя на свободу, мы решили, что дверь таки надо для порядка снова закрыть, и сделали это уже снаружи.

В литургический зал мы попали за несколько минут до начала мессы и, слегка ошеломленные, любовались красотой кафедрального костела. Да, это вам не днепродзержинские руины! А месса почему-то не начиналась.

Богослужение должен был отправлять сам епископ, но он неприлично долго задерживался.
– Это на него непохоже, – слышали мы шепот вокруг себя.

Минуты бежали одна за другой, а служба все не начиналась. Наконец зазвенел колокольчик, и в окружении министрантов и священников к алтарю вышел епископ. К своему удивлению, мы узнали в нем того человека, который помог нам выбраться из костельного лабиринта. Не успев переварить увиденное, мы услышали за спиной сердитый шепот.
– Что вы наделали! Вы зачем закрыли епископа? Что это за шутки с его преосвященством?
Оглянувшись, мы поняли, что к нам обращается служительница костела. Краска стыда залила лицо: перед глазами фотографически отчетливо всплыла дверь, которую я закрываю снаружи на щеколду, оставляя епископа взаперти. Боже правый! Дай нам вечне спочиване!

Глава 11. Ксендз-строитель

Когда заходит речь о реставрации костела, редкий собеседник удерживается от соблазна предложить католикам обратиться за помощью к Папе Римскому. Разумеется, делается это из лучших побуждений. Товарищу кажется, что он дает прекрасный совет, заметив свежим взглядом выход, мимо которого слепо проходят непрактичные католики.

На самом деле все обстоит не так просто. На территории бывшего СССР трудно найти костел, который оставался бы не оскверненным, и никаких папских средств не хватит, чтобы в одночасье восстановить все разрушенные Советской властью католические храмы. Поруганный костел Святого Николая в Днепродзержинске, при всех его архитектурных достоинствах, не являлся никаким исключением в бесконечном ряду нуждающихся в немедленном восстановлении католических храмов Украины. Поэтому выход надо было искать на месте.

Благодарение Богу, нашлось немало людей, кто словом, делом или молитвой способствовал возрождению духовной святыни и архитектурного шедевра.

Восстановление костела начиналось… с разрушения. Разрушение многочисленных внутренних перегородок, простенков, стен, лестниц и эстакад, потолка второго этажа, барельефа с классиками марксизма и печально известной трехэтажной пристройки – символа «хозяйского» подхода к костелу советской власти – являлось необходимым условием и плацдармом для продвижения вперед. Более чем ветхая электропроводка, водоснабжение и система отопления с безмолвным ехидством вопрошали решившегося привести это хозяйство в порядок: «А ты случайно не пациент соседней психиатрической больницы? Нет? Значит, будешь!» Все проржавело, протекало, протыкалось пальцем и продувалось насквозь.

Увидев впервые костел и оценив объем разрушения и соответственно объем предстоящих работ, ксендз Владимир Дзидух из Донецка сказал отцу Мартину:
– Да, ойченька, я вам не завидую. Легче построить новый костел, чем восстановить то, что вам тут досталось в наследство.
«Наследник» спорить не стал. Что тут спорить?

Не знаю, есть ли какие-то каноны в подходах католических священников перед восстановлением очередного храма, но ксендз Мартин начал с того, что «обаял» всех. И как дополнение к сему обаянию появилась строка-воззвание в местных «Ведомостях»:
– Не все мы являемся католиками, но как патриоты своего города, многие из нас могли бы внести свой вклад в возрождение одного из красивейших сооружений – единственного в Днепродзержинске здания неоготического стиля, костела св. Николая. А потом – гордиться этим всю жизнь.

Первая половина девяностых годов уходящего в историю двадцатого века ознаменовалась для Днепродзержинска резким спадом в экономике и лавинообразным ростом городских проблем. Предприятия одно за другим валились набок и оказывались на грани выживания, бюджет трещал по швам, начались массовые задержки с выплатой зарплат и пенсий. И если в условиях «великой украинской депрессии» руководители организаций и предприятий находили возможность и мужество помочь возрождающемуся костелу, то тем большей благодарности и уважения заслуживают эти люди, как и сам настоятель костела, которому удалось достучаться до сердца каждого из них. Чувство признательности и долга перед делавшими для костела добро, заставляет перечислить их поименно. Чтобы о них знали сейчас, а не вспомнили через сто лет, когда какой-нибудь энтузиаст-краевед, роющийся в пыльных архивах, вытянет папку, где старомодным слогом будет сказано о личном бескорыстном вкладе днепродзержинских руководителей в дело возрождения костела Святого Николая:

С. Шершнев, председатель горсовета: передача костела римско-католической общине, выделение средств на восстановление костела, отселение организаций с территории двора костела.
О. Плахотник, зам председателя горисполкома: регистрация общины, передача костела католикам, отселение «неродственных» организаций.
Ю. Борисов, генеральный директор Днепровского металлургического комбината (ДМК): уборка территории двора костела, безвозмездное выделение оцинкованного листа, балки, швеллера, уголка, труб, запорной арматуры, чугунных радиаторов, стального листа, электродов, стекла, мела, бензина, керосина, стального прута, а также денежных средств на восстановление костела.
Н. Подберезный, главный инженер, впоследствии генеральный директор ДМК: медь, лес, кирпич, трубы, дизтопливо, известковый раствор, стальной уголок, асфальтирование дорожек, техника и рабочие бригады для уборки территории двора костела.
А. Карась, генеральный директор транспортно-фрахтового центра «Континент»: полвагона обрезной доски, средства на восстановление костела.
И. Локтионов, зам. председателя горисполкома: электрокабель, стальной уголок, алебастр, рубероид, кокс, электроплита, средства на восстановление храма.
Л. Тарасенко, главврач психиатрической больницы: обеды для костельных рабочих и настоятеля, временно – инвентарь, мебель, холодильник для делающей первые шаги общины, субботники в костеле силами больницы.
Н. Жидко, И. Коробский, трест «Дзержинскстрой»: известковый раствор, бетон, гравий, песок, ступени центрального входа в костел, стальная полоса.
Н. Вращук, начальник управления ЭЛУА: планировка территории двора костела, асфальтирование, песок, гравий, вывоз строительного мусора.
Ю. Торохтий, председатель заводского райисполкома: уборка территории, выделение средств на восстановление костела.
Л. Полякова, секретарь Заводского райисполкома: ходатайствовала за костел перед организациями, которые потом оказывали помощь, помогала советом в различных сложных ситуациях.
В. Михайлец, зам. директора «Днепровагонмаша»: стальной уголок, трубы, транспорт.
А. Овсиенко, директор завода «Метиз»: гвозди, сетка-рабица, проволока.
Н. Левченко, предприниматель: слесарный инструмент, стройматериалы, денежные средства.
В. Добрынин, зам. председателя горисполкома по капитальному строительству: способствовал решению технических вопросов, ходатайствовал перед строительными организациями о помощи костелу.
А. Кульчиковский, зам. председателя Заводского райисполкома: уборка строительного мусора.
В. Ромащенко, директор НПО «Стоик»: бензин.
В. Шалуев, директор мебельной фабрики: изготовление креста, скамеек для прихожан.
В. Товкевич, начальник отдела сырья и топлива ДМК: активно помогал реализации решений директора ДМК о помощи костелу, зная ситуацию на комбинате, подсказывал, что можно просить для восстановления костела.
Н. Березовский, директор цементного завода: выделение и доставка в костел цемента.
В. Скирда, директор завода железобетонных изделий: пенопласт для утепления.
А. Сокуренко, директор организации «Интермонтаж»: стальной квадрат.
П. Подгородецкий, начальник управления «Зеленстроя»: спиливание старых деревьев на территории двора костела и вывоз стволов.
В. Сичкарь, директор МП «Спектр»: краска, олифа, лак-олифа.
Л. Демченко, завотделом райкоммунхоза: организация вывоза строительного мусора.
А. Кучер, зам. председателя горисполкома: «советник» костела по многим важным вопросам, его открытая симпатия процессу возрождения костела помогала решению «не решаемых» проблем.
В. Базарянинов, редактор газеты «Знамя Дзержинки»: информационная поддержка, способствовавшая установлению благоприятного общественного мнения. Постоянно предоставлял страницы газеты для статей и материалов о ходе восстановления костела.

В этом списке нет имени одного человека. Это Владимир Федорович Котляр, заместитель генерального директора ДМК по общим вопросам. Владимир Федорович не принимал кардинальных решений по оказанию помощи костелу, но именно на его плечи выпадало практическое осуществление того, что было узаконено в самых верхах. Столько, сколько сделал этот человек для восстановления костела, сравнимо практически с любой позицией вышеприведенного списка. Котляр порой ворчал на нашу настырность, но если у него была малейшая возможность помочь костелу – он помогал «за спасибо». Спасибо вам, Владимир Федорович!

Однажды, когда мы совсем уже «достали» замдиректора, он сказал:
– Вы неправильно работаете с предприятиями. Кто же так просит? Придумайте большой праздник – Пасху или Рождество, создайте общественное мнение и под него просите у города помощь.

Слова Владимира Федоровича упали на благодатную почву, хотя «придумывать» ничего не пришлось: приближался 1997 год – год столетия костела Святого Николая.

Конечно, нам помогали не только директора. Не забудется, как операторы и вальцовщики сортопрокатного цеха ДМК, доменщики отдавали свои рукавицы-вачеги «на костел», как помогали служащие заводоуправления правильно оформить документы на получение безвозмездной помощи костелу.

Какой замечательный пример переплетения судеб дала нам история, о котором не стоит забывать: католики строили завод – завод построил для них костел, а потом активно участвовал в его возрождении.

При всем многообразии помощи, оказываемой городом костелу, потребности восстанавливаемого храма значительно превышали безвозмездно получаемое от исполкомов, предприятий, организаций и частных лиц. Подводная часть айсберга всегда многократно превосходит то, что возвышается на поверхности.

Ксендз Мартин неустанно обращался в различные церковные фонды Германии, Австрии, Польши, использовал свои связи и авторитет, поддерживаемый авторитетом Епископа Каменец-Подольского. Когда средства, отпущенные благотворительными фондами, иссякали, в ход шли личные сбережения отца Мартина и его сестры Беаты Теллер, проживающей на другом конце земли – в Соединенных Штатах Америки. А когда кончались и эти деньги, ксендз Мартин уезжал в Польшу на заработки. Служа мессы и читая лекции в богатых польских приходах, он зарабатывал на Днепродзержинск.

В свое время настоятель костела Святого Николая, бывший тогда просто Мартином Янкевичем, стремился поступить на архитектурное отделение политехнического института. Знания, полученные когда-то, плюс природные качества и пришедший с годами опыт сполна проявились при восстановлении днепродзержинского костела. Ксендз Мартин любил пофантазировать на бумаге, предлагая различные варианты какой-нибудь технической идеи – будь это эскиз планировки будущего помещения либо дизайн шестиметрового окна или парадных входных дверей.

Не все получалось сразу. Не привыкший к обману или работе спустя рукава, ксендз нет-нет да попадался на удочку местных «специалистов». И тогда происходили следующие диалоги:
– А вот смотрите, у вас, прошу прощения, кладка получается неровная.
– Ничего, отец Мартин, кривизну уберем при штукатурке!
– Ах, что-то штукатуркой мало убралось.
– Не переживайте, отче, мы это дело обоями скроем.
Когда и обои не скрывали кривизны, ксендз нервничал и говорил:
– Вот это, прошу прощения, настоящий Советский Союз. Потерян вкус к профессиональной работе!

Восстановление костела требовало классных специалистов. И если при перестройке часовни и комнат для жилья с недостатком квалификации рабочих можно было как-то мириться, то костел изначально предполагал к себе совсем другой подход. Ксендз Мартин все мечтал вызвать из Польши архитектора по интерьеру, чтобы в едином стиле по единой концепции вести реставрационные работы.
– Понимаете, – говорил он, – мы здесь сделаем так, и будем думать, что сделали хорошо, в другом месте – эдак, и тоже вроде хорошо, в третьем месте – еще по-другому, и в результате получится эклектика или бардак. Пан Саша, вы понимаете значение слова «бардак»?
– О, да! – отвечал я.

Первыми такими специалистами, которых привез отец Мартин, стала бригада кровельщиков Иосифа Ивановича Цихоцкого из городка Мостиска Львовской области. Бригада, на восемьдесят процентов состоящая из сыновей «пана Юзефа», в бешеном темпе работала весь световой день. «Западенцы» перебрасывались отрывистыми, совершенно непонятными фразами, беспрерывно стучали, пилили, строгали, резали, прибивали – и костел на глазах преображался под их умелыми руками. Всем недовольный Иосиф Иванович постоянно брюзжал, держал в бригаде железную дисциплину, признавал только «немецкий порядок» и немного ксендза Мартина. По воскресеньям пан Юзеф приходил на польскую мессу и громче всех пел псалмы. Мы выбивались из сил, чтобы угодить пану Юзефу по обеспечению фронта работ, а прихожанка Ольга Волошина – чтобы ежедневно кормить обедами ораву сборной команды «Восток-Запад» численностью до двадцати человек. И, кажется, Иван Иосифович слегка оттаял.

Затем в костеле работали штукатуры из Хмельницкой области, электрик Анджей Рослань из Варшавы; сквозные трещины в стенах костела заделывала бригада из Киева, а из городка Гнивань Винницкой области приезжал каменщик экстра-класса Петр Кухарский с напарником Виктором Алексютенко. Ксендз Мартин давно «охотился» за этой парочкой, а в особенности за Петром Кухарским, поднимавшим из руин Гниваньский костел. Тамошний настоятель долго противился – жаль отдавать такого специалиста! – но, в конце концов, сдался, и Кухарский с Алексютенко приехали в Днепродзержинск.

Петр Кухарский себе цену знал. Он критически относился ко всем специалистам – качество, кажется, всеобщее для мастеровых людей. Петя находил ошибки даже в столетней давности кладке Каменского костела. В рвении и профессионализме не уступал бригаде Иосифа Цихоцкого, а по человеческим качествам был, что называется, своим парнем.
Через сито костела прошло немало людей, желающих поучаствовать в настоящем деле, попробовать себя в настоящей работе или просто перекантоваться до лучших времен. Многие из них довольно долго задерживались в костеле, делая самую трудоемкую, невидную, неблагодарную работу, расчищая место для будущих истинно восстановительных работ.
Всех, наверное, уже не вспомнишь, но все-таки…

С. Федоров, Г. Пожарницкий, Н. Бадун, А. Малик, В. Шеховцов, В. Галинский, С. Великодный, В. Дубинин, В. Довгаль, С. Шевчик, М. Ломакин, А. Шинкин, И. Касмынин, А. Савенков, И. Мовчан, Н. Гонта, В. Юркин, В. Георгиев, Г. Решетняк, В. Кожемякин, Л. Сиверов, Э. Антонюк, С. Сташук, В. Сташук, О. Васильев, О. Маринеску, Л. Володюшина.

Каждый из них внес что-то свое, неповторимое в дело восстановления днепродзержинского костела Святого Николая.

Костельное сито, пропуская через себя золотосодержащую породу возрождающих храм, отделяло и настоящие самородки, достойные Петра Кухарского или Иосифа Цихоцкого. Специалисты, как выяснилось, живут не только к западу от Днепродзержинска.

Игорь Демченко – один из таких настоящих мастеров, которому костел обязан частью своей обновленной красоты. Игорь учился искусству реставратора в Харькове, там же работал на многих объектах, в том числе в костеле Успения Пресвятой Девы Марии. После переезда в Днепродзержинск предложил свои услуги в костеле св. Николая, став впоследствии активным прихожанином костела. Игорь Демченко вместе с Петром Кухарским и бригадой столяров во главе с Эдуардом Антонюком, вдохновляемые ксендзом Мартином, явились авторами возрождения прекрасного фасада костела Святого Николая.

Но прежде чем приступить к восстановлению фасада, его нужно было освободить, наконец, от каменных объятий пристройки, прижавшейся к костелу еще со сталинских времен. При Сталине воровали все-таки меньше, и кирпичная гадина «отца народов» отдавала синевой настоящего цемента. Идея отдать пристройку, как шедевр архитектуры соцреализма, под разборку предприимчивым частникам не увенчалась успехом. Лом и кувалда отскакивали от силикатной стены. Пришлось заказывать технику покруче.

День, когда приехал трактор-экскаватор и начал крушить пристройку, выдался празднично ярким и солнечным. Все, кто был на парафии, собрались у ворот костела и наблюдали, как экскаватор доисторическим исполином вгрызался в тело силикатного монстра и рвал его на части. Ксендз Мартин говорил в кинокамеру:
– Вот мы видим какое-то разрушение. Это единственное разрушение, которое мы приветствуем. Как сказал великий польский поэт Адам Мицкевич: дело разрушения – святое, как дело возрождения, если служит благой цели.

Через два часа все было кончено. Пристройка поверженным змием лежала у наших ног.
Виват! Можно двигаться дальше. В белом венчике из роз – впереди Иисус Христос.

Глава 12. Милосердная любовь

Ксендз Мартин фонтанировал идеями. Озаренный в очередной раз, он полувопросительно предложил:
– Пан староста, а что если нам организовать «Каритас»?

Я не знал, что это такое – «Каритас», но ударять в грязь лицом перед ксендзом не хотелось. Кроме того, уверенность, что настоятель плохого не предложит, придала мне наглости, и я ответил:
– «Каритас?» Что ж, это было бы очень неплохо.

Отец Мартин внимательно посмотрел в мою сторону, и в меня малиновой краской стыда вошло чувство, часто приходящее на мессе во время его проповедей, когда мне казалось, что ксендз знает обо мне все. Говоря для всего зала, он обращался лично ко мне, щадя меня, не тыча пальцем, но, заглядывая в душу, указывал на тщательно скрываемый грех.

Общество нуждается в милосердии. Ему позарез нужен ксендз Мартин – человек, умеющий сострадать, для которого чужая боль становится своей. Увлеченная перестроечными идеями, расчетливо – по западному образцу! – стремящаяся изменить жизнь к лучшему, экономическая мысль занята народом и массами, забывая о человеке. Капитализм убивает точно также, как убивал социализм. Трудно легко жить! И хорошо, если у человека остается вера, помогающая с надеждой переносить отсутствие любви государства к своим гражданам, к себе самому.
Увы, очень часто уже нет ни веры, ни надежды. И утопающего в житейском море отчаяния надо подпитывать делами милосердия не потому, что утопающий имеет бессмертную душу, но просто потому, что ему есть нечего, потому что ему нельзя болеть, да и жить, похоже, тоже нельзя. Не по карману.

В 1994 году в Днепродзержинске была зарегистрирована благотворительная католическая организация «Каритас». Латинское слово «Caritas» означает любовь милосердную. Чувство милосердной любви переполняло отца Мартина и наряду с глубочайшим уважением к личности другого человека и светлой религиозностью составляло фундамент мировосприятия настоятеля костела.

Каритас в Украине делал свои первые шаги и более развивался в Греко-Католической Церкви. Попав на семинар работников «Каритас» в Ивано-Франковске, я был поражен теми возможностями, которые открывались через сотрудничество с европейскими организациями «Каритас». Здесь функционировала народная больница для неимущих с аптечным пунктом, а сестры-монахини бесплатно выдавали лекарства по рецепту врача. Здесь открыли столовую и кормили обедами стариков и обездоленных, а за городом расположили первый в Украине реабилитационный центр для наркоманов, где пораженные страшной зависимостью люди под наблюдением врачей, священников и монахов проходили трудотерапию и врачебно-психологическую реабилитацию. Здесь было чему поучиться, чему позавидовать. Действенная поддержка не превращалась в узаконенное иждивенчество, о чем напоминал плакат в офисе Ивано-Франковского «Каритас», смысл которого сводился к следующему: мы искренне хотим помочь всем нуждающимся, но не обязаны это делать.

Сколько бы веков в костелах не занимались благотворительностью – материальной или духовной – она никогда не была и не будет сутью костела. Но общество больно и ему надо помогать. В меру своих возможностей костел через организации типа «Каритас» или самостоятельно берет на себя часть забот, которые должны были бы исполнять государственные инструменты. Одновременно он показывает пример того, как и в ненормальных условиях посткоммунизма можно не давать погаснуть надеждам людей на помощь. Люди должны почувствовать: они не одни, о них кто-то думает, сострадает и заботится.

Золотым приобретением днепродзержинского Каритас, дополнив его до триумвирата, стала Ольга Казимировна Гоциридзе, врач-терапевт, всеобщая любимица и выручалочка прихода. К ней за помощью хоть раз да обратился едва ли не каждый прихожанин костела, и всем она старалась помочь, и всех она старалась успокоить, ободрить, вылечить. Казалось, обезболивает уже одно ее присутствие и теплая улыбка. Призвание души, человеческие качества, перемноженные на долг врача, поднимали Ольгу Казимировну до высот личности ксендза Мартина. Кроме того, она с юмором и без обиды воспринимала дружеские подковырки с моей стороны, чем нравилась мне еще больше.

Вскоре мы стали свидетелями первого чуда. В костел зарулили два микроавтобуса, доверху набитые лекарствами. Пятьдесят тысяч долларов в виде сердечных и болеутоляющих средств, витамины для детей и взрослых, перевязки и многое другое сложили в читальном зале. Друг ксендза Мартина пан Юзеф Солюх из Красного Става и настоятель парафии Пресвятой Троицы Ричард Винярски здорово потрудились, собирая по красноставским, люблинским, хелмским и замостьским аптекам гуманитарную помощь для Днепродзержинска, агонизирующего за тысячу километров на востоке.

Потом приходили еще грузы – большие и поменьше: лекарства, одежда, продукты питания, моющие средства, медицинское оборудование. Таможенные правила оформления гуманитарной помощи были относительно просты, и стремление церковных и гражданских кругов Европы еще не натыкалось на противодействие украинского правительства.

А однажды сам Господь подписал разрешение на растаможивание гуманитарной помощи. Получив сигнал из Отвоцка о том, что для днепродзержинского «Каритас» приготовлено медицинское оборудование, Ольга Казимировна на грузовом автомобиле, предоставленном вагоностроительным заводом, выехала в Польшу. Я подробно инструктировал Ольгу по поводу того, как должны быть оформлены документы, и просил не брать ничего, кроме указанного в товарно-транспортной накладной. Ольга громко хлопала ресницами, счастливо улыбалась, со всем соглашалась и обещала не брать ничего лишнего.

Через две недели фургон грузовика, доверху набитый чем-то тяжелым, вползал во двор костела. Ольга Казимировна выглядела уставшей победительницей, довольной и чуть виноватой.
– Саша, ты только не сердись! – сказала она. – Я столько всего привезла!
Вступление было интересным. Я чуть похолодел и попросил сопроводительные документы. Беглый осмотр бумаг и содержимого фургона оказалось достаточным, чтобы повергнуть меня в шок. Пе6реводя взгляд с медицинского металлолома на активиста «Каритас» и обратно, я подумал, что государство не так уж не право, запрещая свободное ношение огнестрельного оружия.

Ольга Казимировна привезла «бывшее в употреблении и просроченное медоборудование», растаможить которое в принципе невозможно. Единственно действительно ценная вещь в перечне «просроченного оборудования» – ультрасонограф универсальный – отсутствовал! Его, очевидно, забыли погрузить, но записали, и это была катастрофа. Катастрофа в смысле растаможивания: нельзя растаможить то, чего нет.
– Ну, ничего, Саша! Зато я привезла рентгенаппарат.
– Что?? – уже не похолодел, а помертвел я.
– Да, очень хороший шведский рентгенаппарат. Вот увидишь, все будет хорошо!
– Но как ты могла, Ольга?
– Как-как… Они грузили в машину все. От чистого сердца! Что я скажу, не надо нам?
О, женская логика!

Без сомнения, Ольга Гоциридзе совершила невозможное. Машина почему-то не имела сертификата на проезд через границу. Ольга пробилась к начальнику погранпоста и убедила того пропустить грузовик, следующий за грузом гуманитарной помощи. Начальник долго смотрел на стоящую перед ним то ли святую, то ли сумасшедшую женщину и, в конце концов, сказал:
– Езжайте. Но учтите, поляки вас не пропустят.
– Пропустят-пропустят! Я знаю, как говорить с поляками!
На польской стороне «пан пограничник», окруженный конфискованной водкой, мутно смотрел на документы и жестикулирующую пани с Украины.
– Прошу пани предъявить сертификат. У пани его нет? Поворачивайте обратно.

Машина вернулась. Ну что, домой? Ольга Казимировна оставила водителей с машиной на границе, а сама поездом поехала в Киев и где-то в недрах соответствующего министерства с помощью В. Михайлеца, представителя вагоностроительного завода, получила необходимый сертификат.

Начальник погранпоста, увидев снова Ольгу Казимировну, ошеломленно произнес:
– Вы привезли сертификат? Мадам, я преклоняюсь перед вами! – и поцеловал руку.
И вот она стоит передо мною, а меня бьет нервная дрожь: что делать?
На таможенном посту меня давно знали. Я протянул пакет документов и обреченно стал ждать. Начальник поста доброжелательно посмотрел в мою сторону и спросил:
– Все в порядке?
Мне показалось, что его глазами на меня лукаво и добродушно брызнул улыбкой Христос.
Не дожидаясь ответа, не осматривая машину, он наложил резолюцию: «снять с таможенного контроля». И поставил печать.

………

Чем более мы окунались в дела милосердной помощи, тем шире открывалась нам скрытая сторона жизни: бедность, болезни, одиночество, отчаяние. Казалось, страдает весь мир. Настоятель костела говорил:
– Мы не накормим и не вылечим всех. Излечивает лишь Христос, лишь Он дает надежду в самом отчаянном положении. Но Христос может действовать через нас, ничего не стоящих слуг Его.

Ксендз Мартин вместе с Ольгой Казимировной стали практиковать совместные поездки к страдающим и больным людям. Доктор врачевала тело, а священник – душу. Выкроив время в своем и без того до предела насыщенном графике, врач «Каритас» начала по воскресеньям принимать больных в костеле: измеряла давление, выдавала лекарства, советовала.
Люди благодарны за доброе слово не меньше, чем за пачку аспирина, рубашку или продуктовый набор. Разговоры о «костельном враче» распространялись по городу, как и о том, что в костеле помогают одеждой или продуктами. И сюда начали присылать больных из горздравотдела, Красный Крест направлял голодных, детский приют просил одежду. Бомжи приходили самостоятельно. Мы стали бояться своей растущей популярности и невозможности обогреть и успокоить всех нуждающихся и обремененных. В орбиту Каритас включались добровольные помощники: И. Яценко, Т. Татаренко, М. Скидан, А. Горбас, О. Волошина, А. Баширова, а где-то на киевском верху образовалось центральное бюро «Каритас-Спес» римско-католической церкви в Украине, президентом которого стал епископ Станислав Широкородюк. Это был выход на европейские структуры Каритас. Впрочем, окно в Европу уже до этого прорубил ксендз Мартин, организуя помощь для Днепродзержинска в Польше, Австрии и даже Америке. Он же организовал и первые выезды днепродзержинских детей на летний отдых в Польшу.

Несмотря на бесплатность пребывания, за проезд в Польшу надо все-таки платить. И билеты до Варшавы и обратно могли стать непреодолимым препятствием для живущих у черты бедности родителей. Дважды выручал первый заместитель председателя горисполкома Игорь Локтионов. В дальнейшем, когда исполком исчерпал возможности для помощи, пришла идея включать в группу детей состоятельных родителей, чтобы они, оплатив полностью стоимость пребывания и проезда, тем самым окупили билеты для остальных.

После каждой поездки руководители группы торжественно клялись друг другу, что ноги их не будет больше на таком «отдыхе» – уж очень велика ответственность перед родителями, доверившими своих детей, и очень уж выматывают нервы эти детки – «надежда и будущее костела». Но проходил год, и все повторялось снова: организация тура, сопровождение детей и клятва, что это было в последний раз.

Перед глазами мелькает калейдоскоп картинок из разных поездок в разные годы в разные места: картинки веселые, грустные, поучительные.

Поезд «Днепропетровск-Варшава». Звучит «Прощание славянки». Отъезжаем. Переругавшись, переплакав и успокоившись по поводу того, кому с кем ехать, девчоночьи купе наполняются удушливым запахом дезодорантов. Одиннадцатилетние красотки мажут ногти ядовито-зеленым лаком и подводят глаза. Пацаны, сорвавшимися с цепи обезьянами, скачут по полкам вверх-вниз, стучат ногами в стенки купе и непрерывно хлопают дверьми. Руководители поездки, высунув языки, бегают по вагону, успокаивают крикунов, разнимают дерущихся, отбирают карты, выдворяют нахальных чужаков на свою территорию и пытаются собрать ребят на чтение Розария. Раздается истошный крик. Дверью купе прибили палец рыжему Стасу Ковалю. Доигрались. На мгновение становится тихо. Ольга Казимировна перевязывает пострадавшего и на его примере убедительно объясняет всем, как не надо себя вести в поезде. Стас заплаканным кротким ягненком возвращается в купе. Через пять минут еще более дикий вопль несется по вагону. Это Стасу прибили второй палец.
………

Тихий, уютный, состоящий из красивых коттеджей городок Юзефов. Сосны. Воздух. Костел. Директор санатория пани Эва окружила нас заботой и вниманием. Настоятель костела через день показывает строящееся плебане (дом священника – авт.) на двадцать одну комнату. Отец Александр, греко-католический священник, получивший от Папы Римского разрешение отправлять мессу и в латинском обряде, участвует в Литургии в местном костеле. Мы влюблены в своего молодого священника и с не меньшим, чем дети, удовольствием ходим на уроки религии – катехезы, которые о. Александр проводит в санатории. Отец Александр, выпускник Харьковской консерватории, в свою очередь влюблен в Аллу Пугачеву и сам прекрасно играет на пианино и поет ее песни. Мы уже побывали в Варшаве, и впечатление от польской столицы характеризуется чувством непрерывного восторга. Старый Город, Лазенки, зоопарк, музеи, костелы, памятники, магазины, цветы на балконах, русскоязычный рынок – неизгладимым отпечатком откладываются в памяти. В Юзефове мы уже все осмотрели и везде побывали: в костеле, на речке, в лесу, в магазинчиках, а также в соседней Фале, на школьной спортплощадке. И когда нам пришло в голову предложить детям совершить экскурсию на местное кладбище – наткнулись на активное неприятие этой идеи. Дети предпочитали целый день провести за оградой санатория, но на кладбище не идти. Вспоминая наш Ждановский погост, бесконечными рядами могил не навевающий ничего, кроме жути, ребят можно было понять. Не найдя консенсуса, мы построили детей по двое и повели на кладбище. «Цментаж» поразил и детей и взрослых. Здесь не было страшно. Тихая грусть, покой и умиротворение исходили отовсюду. Шумели сосны. Христос и Мария парили над полированным гранитом могил и давали надежду на будущую встречу в лучшем мире, где нет страдания и слез. Чувствовалось необыкновенное уважение живущих к тем, кто отошел к Отцу Предвечному, и смерть не господствовала над покоящимися под могильными плитами.
Ребята разбрелись по дорожкам кладбища, пытаясь прочесть надписи на памятниках, рассматривали скульптуры и о чем-то вполголоса говорили между собой. На польских кладбищах можно учить детей любви к Родине.

………

Городок Карчев знаменит на всю Польшу празднованиями Тела Господня. Здесь, прямо на улицах, возводят – на один день! – грандиозные алтари, к которым широкой плавной рекой устремляется многолюдная процессия. Кругом хоругви, знамена, штандарты, орлы. На специальных, убранных цветами, плечевых носилках, в золоченной монстранции-дароносице торжественно проносится Тело Христово. Наиболее уважаемые прихожане, часто в национальных одеждах, девочки в прелестных белых платьях Христовых невест и, конечно же, многочисленные священники и монахи возглавляют шествие. Не смолкает пение. Перед очередным алтарем Тело Христово в монстранции устанавливается на специально отведенное место, тысячная толпа преклоняет колени и поет гимны. Священник читает Слово и, беря в руки монстранцию, поворачивает ее во все стороны, чтобы католики увидели Тело Христово и осенили себя крестным знаменем. Зрелище фантастическое, одухотворяющее, незабываемое.
Мы – сестра Илона, Ольга Казимировна и я – с восторгом наблюдаем за происходящим. Сестра Илона – монахиня ордена Пресвятой Семьи из Назарета, приехала вместе с нами из Днепродзержинска и занимается религиозным воспитанием детей в санатории Юзефова. Кроме того, она азартно играет в шашки и настольный теннис. При этом ее велон – головной убор монахинь – слезает набок, сестра лихо его поправляет, но он опять сползает после очередной тушевки монахини. Сейчас обе женщины увлечены зрелищем, которое можно в полной мере пережить лишь в Карчеве и только раз в году, если повезет. Внезапно, повернув ко мне прекрасное, не знающее косметики лицо, сестра Илона, указывая рукой на запруженные улицы, произнесла:
– Пан Саша, я никого не осуждаю, но на Украине уже половина гуляющих была бы нетрезвой.
Пока я соображал, как мне отреагировать на слова сестры Илоны – с юмором или как на нечаянную попытку уязвить мои патриотические чувства, Ольга Казимировна «подставила вторую щеку».
– Да что там половина! Три четверти уже бы напились!

При этих словах я в очередной раз убедился, что христианин из меня пока никудышный. Кровь прилила к голове, и что-то резкое уже было готово сорваться с языка… но Господь не оставил меня. В нескольких метрах от нас, в тени одинокого дерева, расселся на траве в стельку пьяный «пан Пшепендовский». Он бессмысленно таращился на пустую бутылку, надувал щеки, пускал слюни и бессильно опускал голову на грудь. Я был готов его расцеловать!
– Сестра Илона! – кротко начал я. – Это ваш знакомый?
– Где? – не поняла сестра.
– Да вот, под дубом! Видите?
– Ну, вижу, вижу, – кисло улыбнулась монахиня.
– Что с ним? Может, он перегрелся на солнце?
– Да нет же… вы же видите, он…
– Что?
– Ой, Саша! Ну, какой ты, в самом деле! – вмешалась Ольга Казимировна.
– Какой? А может, он с Украины сюда приехал, правда, сестра Илона? Давайте, поговорим с ним! Может, он совсем и не поляк!
– Я не пойду! – расстроилась сестра Илона.
У меня хватило ума не перегибать палку. И удовлетворенный, я воскликнул:
– Смотрите, какой алтарь! В виде земного шара! Идемте к нему!
Паритет был восстановлен.
………

Находясь в Юзефове, наши дети волей-неволей общались с польскими сверстниками: играли с ними в футбол и теннис, танцевали на дискотеках, влюблялись. Местные ребята здорово играли в футбол и на «международных» встречах Польша-Украина разделывали нас под орех. После десятого забитого гола они просто катали мяч по асфальтному полю школьной спортплощадки, демонстрировали технику и финты и доводили молодежную сборную Украины до слез. Но каждый мяч, забитый в польские ворота, воспринимался днепродзержинскими девчонками, как победа. Они отчаянно визжали, свистели, обнимались, топали ногами и поднимали кверху «жовто-блакитный» флаг, раскрашенный на листах, вырванных из ученической тетради. Поляки не понимали, чему радуются украинские девочки при счете 13:2 и втаскивали в наши ворота еще пару мячей. После игры измученные, чумазые форварды – Вовка Скидан, Андрей Издепский, Иван Лазарев – мрачно сплевывали и цедили сквозь зубы, что в следующий раз они «сделают» поляков. Но…

Поляков «сделали» девочки. Они вскружили голову игрокам футбольной команды Юзефова, отчего те непрерывно вились у ограды санатория, но играть хуже все же не стали. Они полным составом приходили на дискотеки и терпеливо ожидали, когда накрашенные украинские красуни томно выплывут на танцплощадку. Потом начинались бесконечные медленные, «белые» и иные танцы при погашенном освещении, и посреди плача гитар и стона исполнителей, чуткое ухо руководителей поездки улавливало звуки, напоминающие поцелуи.
– Ира! Коровина! Немедленно в палату!
– Дядя Саша! Тетя Оля! Я еще немножечко!
– Нет!! – топала ногами «тетя Оля», – Я вот матери расскажу!
– Тетя Оля! Дядя Саша! Но он завтра уезжает! Навсегда-а-а!!
И в слезах бросалась на шею своего отъезжающего Ромео.

Наученные таким опытом, на следующий год мы привезли в Юзефов детей не старше 13 лет. И что же?
«Стас! Извини, но между нами все кончено. Вика».

Записка такого шекспировского содержания от 12-летней Вики Завгородней к своему ровеснику Стасу Кологривому попала в наши руки через год. Ну что, Альфия Раильевна, идем принимать меры? Ах, молодежь!

Иногда долгожданным другом заезжал ксендз Мартин: поддержать дух и посмотреть, как мы тут. Надо было видеть, с каким восторгом его окружали дети, что-то рассказывали, смеялись счастливо и обнимали его.

Время летело незаметно. Дискотеки, пионербол, сломанные скамейки, конкурсы красоты, экскурсии уходили в прошлое. Наступал прощальный концерт, который ребята с воспитателями давали для персонала санатория и бургомистра Юзефова. Среди детей выявлялась масса талантов, а руководители поездки выступали с неизменным хитом «Гей, соколы!» Потом – зеленая ночь, когда все – и дети, и взрослые – мажут спящих сотоварищей зубной пастой. Традиция! Священник отец Александр с паном Александром занимались диверсией с не меньшим азартом, чем их юные подопечные.

Вот и все. Вечером следующего дня к санаторию подходит автобус. Отъезжаем. За окном пани Эва, директор санатория. Кажется, она плачет. На перекрестке стоят местные футболисты, машут руками. Девчонки прилипли к стеклам и начинают реветь. Польские ребята бегут за автобусом и что-то кричат.

Вокзал. Одно из наших купе занято: забито доверху ящиками с сосисками. Хозяин сосисок, украинский «бизнесмен», кричит, что он уплатил проводнику «зелеными» и перетаскивать груз не собирается. Идем за вокзальной полицией. Наконец поезд трогается. Домой! Границу пересекаем ночью.

Наутро проезжаем по Львовской области. Глядя через окно на неухоженные поля, кучи мусора при дороге, неказистые хатынки, Сережа Филоненко сказал стоящему рядом мальчику:
– Да, сразу видно – Украина.

Сжалось сердце. Как учить детей любви к Родине? И на каких примерах развивать в них патриотизм?

Окончание книги