В этом произведении о днепродзержинском костеле нет ни одного вымышленного персонажа. Практически все диалоги, монологи или проповеди подтверждаются видео- или аудиокассетами, либо записями, сделанными «по горячим следам».

Начало книги про днепродзержинский костел

Глава 13. Дела Господни очень просты

Прожив, продышав, проработав бок о бок с ксендзом Мартином несколько прекрасных лет, мы все более понимали, что судьба подарила нам встречу с выдающимся человеком. Его потенциал казался неисчерпаемым, внутренний мир – глубоким и чистым, а высочайший накал души мог согреть и воспламенить самое оледеневшее сердце.

Отец Мартин находился в состоянии непрерывного полета, увлекая нас за собой, и мы парили вместе с ним на головокружительной высоте. Он приглашал к решению сложнейших задач возрождения костела, поощрял фантазию, внимательно и серьезно выслушивая самые завиральные идеи, и рядом с ним не было ничего невозможного.

Актер музыкально-драматического театра и прихожанин костела Виктор Георгиев с удовольствием возился с детьми, осуществляя постановки евангельских сценок. Однажды он так увлекся тем, чтобы «все было по правде», что, играя свою роль в Рождественском представлении, вышел на бетонный пол не отапливаемого костела в тунике и босиком. Изо рта актера шел пар, босые пальцы ног сжимались на холодном полу, а он, не ощущая дискомфорта, с ясным лицом говорил о Рождении Младенца.
– Браво, Виктор! – воскликнул ксендз Мартин. Актер благодарно блеснул глазами.

Однажды судьба в лице настоятеля костела забросила меня в Польшу. Крохотный городок Спала принимал какой-то миссионерский съезд, на котором отцу Мартину – кровь из носу – нужно было присутствовать. Мы, конечно же, опоздали и входили в большой полуосвещенный зал, когда все уже давно расселись. По мере того, как мы проходили к свободным местам, зал все больше приходил в возбуждение.
– Мартин!
– Мартин приехал!
– Привет, Мартин! Как дела? – раздавалось со всех сторон.

Мы переглянулись с Сергеем Федоровым – да кто он такой, наш настоятель, что его везде знают и так встречают? Имя ксендза Мартина было визитной карточкой, волшебной палочкой, открывавшей все двери и сердца. Стоило где-то сказать, что мы от ксендза Мартина, как все само собой решалось, и все нам старались помочь. А священник совершенно спокойно относился к своей популярности. Точнее, он ее не замечал. И продолжал поражать.

Наталья Буланова, научный сотрудник музея истории города Днепродзержинска долго не могла забыть слов отца Мартина, когда тот, глядя на отреставрированную фигуру Спасителя, пригвожденного к кресту, вдруг сказал:
– Знаете, в этих пальцах нет трагизма.

Наталья Николаевна совсем другими глазами начала смотреть на «пана ксендза»: такую фразу мог произнести только незаурядный человек.

Вдруг оказалось, что ксендз Мартин лично знаком с папой Иоанном-Павлом Вторым, вот только воспоминания об этом приходилось буквально вытягивать из нашего настоятеля.
– Я знал Иоанна-Павла Второго задолго до того, как он стал Папой. Будучи священником люблинской епархии, мне приходилось участвовать в различных церковных мероприятиях. В то время Кароль Войтыла был архиепископом Кракова. Запомнилось, что он постоянно что-то записывал на семинарах, реколекциях, дискуссиях. Со стороны могло показаться, что он невнимательно следит за происходящим. Но архиепископ обладал удивительным даром раздваивать или даже растраивать сознание и заниматься одновременно несколькими делами: слушать, писать, анализировать. Мы скоро поняли, что он иной раз лучше других присутствующих может быстро включиться в дискуссию, творчески направить ее, а в конце все обобщить, не упустив из виду ничего, что говорилось до него. И еще. Он очень убедительно говорит! Немногословно, но так, что каждый чувствует – Кароль Войтыла обращается именно к нему. А однажды в Закопане, центре горного туризма, я вышел из мотеля, направляясь в горы. В этот момент неподалеку остановился автомобиль, в мотель приехал кардинал Войтыла. Он еще не успел переодеться и был в сутане. Увидев меня, кардинал подошел, обнял за плечи, заглянул в глаза и спросил: «Ну, по какому маршруту идем сегодня?» И столько в его облике, глазах, улыбке было доброжелательности, искреннего интереса ко мне, что эти несколько минут общения надолго отложились в моей памяти.

Потом, когда Кароль Войтыла уже стал Папой, я участвовал в 1979 году в комиссии по организации приезда Иоанна-Павла Второго в Польшу. От него исходит – и это не только мое личное мнение – какое-то особое тепло, обаяние, магнетическая сила, благотворно действующая на людей. Были даже случаи исцеления больных, общавшихся с Папой. Правда, в отличие от Лурдских чудес, они нигде не фиксируются.
– В 1986 году в составе делегации польских священников я был в Ватикане на приеме у Папы, – продолжает рассказ ксендз Мартин. – Встреча, а нас было человек около сорока, происходила в клементийском зале собора Святого Петра. Делегация очень тонко и незаметно подверглась проверке службы безопасности. Ведь в 1981 году произошло покушение на Папу. Встреча продолжалась около двух часов и отличалась необыкновенной теплотой. Папа узнал – вот память! – одного священника, у которого он лет за пятнадцать до этого останавливался на ночлег. А при прощании Иоанн-Павел Второй сказал несколько слов каждому из присутствующих и сфотографировался на память.

Личность ксендза Мартина Янкевича выпирала из его скупых рассказов о себе, из почтительного уважения и одновременно братского отношения к нему священников, приезжающих на реколекции в днепродзержинский костел, из его необычайно точных и тонких замечаний по вопросам всемирной истории, живописи, этикета, средневековой музыки, сервировки стола, техники, или умения собраться в дорогу, чтобы не упустить никакой мелочи. Костел Святого Николая становился одним из центров духовного возрождения католицизма центральной и восточной Украины, и во всех разительных переменах, происходящих в жизни костела и его прихожан, действенно присутствовал отец Мартин.

Но однажды Господь напомнил мне кое о чем. Это была рядовая воскресная месса. Много людей, сестры-назаретанки, одухотворенное пение, доброжелательность. Все как всегда.
Из захристия вышел ксендз Мартин и, вознеся руки, произнес:
– Господь с вами!
– И с духом твоим! – дружно ответили прихожане.

А для меня начался кошмар длиной в одну мессу. Я смотрел на ксендза Мартина и вдруг почувствовал, что не верю ни одному его слову. Это видел лишь я: с ксендза клочьями сползала позолота, обнажая нутро человека, который бессовестно обманывает всех людей и меня вместе с ними. Я ощущал беспричинное неприятие священника, еще полчаса назад бывшего моим кумиром, и мне стало страшно. Признав крушение идеала, я не смог пересилить себя и не подал ксендзу знак мира, хотя он, улыбаясь, проходил в нескольких шагах, пожимая руки прихожанам костела.

Что это было? Короткое замыкание рассудка, иной мир, шизофренической эвольвентой задевший способность к объективной оценке, или Господь напомнил мне свою заповедь: да не будет у тебя других богов пред лицем Моим?

Иоанн-Павел Второй как-то сказал: «Дела Господни очень просты, не требуют каких-либо новых программ, главное – следовать вечной Божьей программе и исполнять ее в соответствии с требованиями нашего времени».

Именно в потоке новых веяний времени, раздувающих паруса Католической Церкви, днепродзержинская парафия открылась для неокатехуменальной дороги. Здесь уже существовала молитвенная группа Живого Розария, душой которой стали прихожане Валерия Домбровская и Сергей Веселов. Вместе с Галиной Хейлик, Марией Иваненко, Анелей Кондратюк, Леокадией Мельдюк, Леокадией Остринской, Гонораткой Яворской и другими, они находили истинную радость и умиротворение в молитве, через которую заступничество и покровительство Девы Марии становились осязаемыми. В воскресную школу, руководимую супругами Натальей и Александром Шинкиными, ходили дети. Они постигали здесь азы христианства и начинали готовиться к принятию первого Причастия. Как и любой приход, костел Святого Николая имел свою библиотеку и читальный зал, где юная «библиотекарь» Юлия Савенкова выдавала литературу, могущую прояснить возникающие вопросы.

Неокатехуменат был чем-то иным. Это – дорога, ведущая к Христу, на которую осознанно вступал человек и шел по ней, как по жизни: спотыкаясь и ускоряя шаг, разочаровываясь и захлебываясь от восторга, натирая мозоли и поднимаясь к вершинам – опираясь на Слово Божие и плечо идущего рядом.

Первый цикл катехез, после которых слушатель мог войти в создаваемую общину, проводил ксендз Гжегож Павлячек. Непревзойденный оратор, он доходил до ума и сердец людей даже случайно забредших на костельный огонек его проповедей. Ксендз Гжегож говорил не просто красиво, он открывал глаза на великие истины и одновременно помогал человеку увидеть себя таким, какой он есть на самом деле. Без масок, без брони, без красочного слоя, скрывающего черноту души, грязь помыслов, подлость поступков, низость неисполнения долга. Потрясение от осознания правды о себе было подобно удару в солнечное сплетение: очень нелегко признать, что ты вовсе не так безупречен, как о тебе думают люди, как ты преподносишь себя другим, как ты сам думал о себе. Попав на дно собственной души, куда никогда не проникал луч света, ужаснувшись и захотев что-то изменить в своей жизни, можно начинать дорогу наверх – к солнцу.

Смысл неокатехуменальной дороги заключается еще и в том, что здесь, возвращаясь к ценностям раннехристианских общин, дается последовательное изложение учения Католической Церкви и предлагается ставшим на дорогу следовать Христу.
Образовавшаяся община избрала из своей среды главных ответственных – Егора и Ольгу Жидковых, главного кантора, то есть ведущего исполнителя неокатехуменальных песен – Александра Шинкина и начала делать первые шаги по дороге. Через год свое «аминь» сказали слушатели нового цикла катехез, и родилась вторая община. Процесс пошел. Слава Богу!

В 1995 году в Днепродзержинск из Варшавы перебралась семья Пентков: муж и жена – Владислав и Ева – и их дети Паулина, Анна, Тобиаш, Матеуш, Вероника, Кинга и Кася. В качестве примера христианской семьи, они приехали для евангелизационной работы и продолжения неокатехуменального движения. Владислав Пёнтек, социолог по образованию, получил разрешение и благословение на миссионерскую деятельность от самого Папы Римского. При жребии страны пребывания им досталась Украина, и вот они цыганским табором поселились в сельско-одноэтажном районе города – Романково.

Владислав Пентек – невысокий, шумный, общительный, улыбающийся и несобранный – представлялся как Макарий. И все, начиная от ксендза Мартина и до кузнеца Валентина, его так и называли. Большинство так, по-моему, и не узнали, что Макарий – это юношеское прозвище, которое намертво закрепилось на социологе из Варшавы. Макарий плохо говорил по-русски, но компенсировал незнание языка выразительной жестикуляцией и располагающей улыбкой. Он то и дело попадал в какой-нибудь впросак, картинно хватался за голову и кричал:
– Оей-ку!

Но катехист он был классный. Макарий, как и его жена Ева, великолепно владел вниманием аудитории. Он заставлял работать на себя даже свое незнание языка. В начале Макария обычно переводил Георгий Гоциридзе, а позже – стремительно подрастающий его младший брат Давид. Давид обладал удивительными способностями к языкам и с листа – литературно! – переводил польскоязычных катехистов.

Почувствовав надвигающуюся усталость слушателей, Макарий начинал говорить по-русски.

При этом он составлял совершенно уморительные словесные конструкции и, разрядив обстановку, переходил к серьезным вещам.
– Пройдет время, и община станет для вас, как семья. На примере своей общины в Варшаве я могу свидетельствовать, что ее члены, находящиеся на разных ступенях социальной лестницы, например, дворник и профессор, становятся ближе друг другу, чем просто два профессора. Им есть о чем поговорить и чем поделиться, потому что между ними присутствует Христос. Сердца соединяет Христос, а не профессия, положение или успех.
Мы – кто скептически, кто с надеждой – слушали Макария. Заливает? Или так оно и есть?
Ева с поражающей откровенностью говорила о себе:
– Раньше я не умела любить. Я никого не любила, разве что себя. Как я могла любить своего отца – деспота, человека с упрямым, невыносимым характером, алкоголика? Как я могла любить свою первую дочь Паулинку, когда мне хотелось только одного – бросить ее, надеть короткую юбку и побежать к подружкам? Дорога изменила мою жизнь, я принимаю людей такими, какие они есть. Когда Бог входит в твое сердце, трудности перестают приносить страдания. Разве я могла себе представить, что у меня будет семеро детей? Как их кормить, одевать, воспитывать? А младшенькая наша – Кася – больна детским церебральным параличом. У меня иногда спрашивают, почему не сделала аборт, ведь вы знали, что она неизлечимо больна? Я смотрю на свою Касю, которая не умеет ходить, отстает в развитии, совершенно беспомощна, и думаю: что мне предлагают? Убить Касю? Убить?? Да я люблю ее больше всех остальных моих детей! Кася для нас – источник непрерывной радости и любви. Я желаю, чтобы Христос вошел в ваши сердца, как он вошел в мое сердце!

По воскресеньям семья Пентков в полном составе приходила в костел. Старшие дочери катехистов – Паулина и Анна – начинали слегка кружить головы костельным ребятам: блестели глазами, вскидывали брови, загадочно улыбались, беспричинно хохотали, пожимали плечами, прекрасно пели и научились употреблять слово «блин». В парафии подрастала собственная молодежь. Юлия Савенкова, Марина Журавель, Володя Шатик, Давид Гоциридзе, Дима Савенков и другие могли уже осознанно сказать о себе: я – католик. Молодежи хочется общаться со сверстниками, и ксендз Мартин начал устраивать Дни молодежи.

Видеорепортаж журналистки Ирины Кондратьевой с места событий, показанный по Днепропетровскому телевидению, начинался так:
– Когда я впервые услышала о том, что в Днепродзержинском костеле будет проводиться День молодежи, в памяти всплыли комсомольские мероприятия под таким же названием, устраивавшиеся у нас в недалеком прошлом: сплошная пьянка, наносившая колоссальный ущерб здоровью, природе и самой идее молодежных встреч.

Действительно, День молодежи в костеле св. Николая, проходивший 10-11 мая 1997 года, коренным образом отличался от комсомольских встреч. И даже не тем, что за все время не было выпито ни одной бутылки вина, но той атмосферой духовности и сердечного общения католической молодежи из разных приходов восточной Украины, съехавшейся в Днепродзержинск вместе со своими священниками, братьями-монахами и сестрами-монахинями. Всего на Дне молодежи присутствовало 123 юноши и девушки, а за духовную часть встречи отвечал брат Петр, монах-капуцин из Красилова Хмельницкой области.
«И в те дни Петр, став посреди учеников, сказал – было же собрание человек около ста двадцати: мужи, братия!» (Деяния 1.15).

Встреча, что называется, удалась. Общие молитвы перемежались вдохновенным пением под сопровождение гитар и трубы, а Слово Божие и проповеди-катехезы, читаемые с необыкновенной силой, впитывались молодыми душами. А в перерывах между сессиями, во время совместных трапез, в любую свободную минуту устраивались юмористические сценки, читались стихи, звучали песни – молодость бурлила под знаком заразительного веселья и непринужденности, выплескиваясь на окружающих и на саму себя.

Неизвестно, все ли молодые люди, собравшиеся в те дни в костеле св. Николая, пройдут по жизни католиками, но наверняка им надолго запомнятся эти встречи, завершением которых стало ночное бдение в каплице Пресвятой Троицы. Атмосфера покаяния, глубокие переживания и чистые слезы, прекрасная литургия будили столь высокие чувства, что в стенах каплицы отчетливо ощущалось присутствие Святого Духа. Необыкновенное чувство…

Костел, как и любая другая христианская церковь, призван нести людям свет Евангелия. В костеле может не быть пенициллина, не плакать скрипка, не организовываться поездки детей на отдых. И без всего этого костел останется костелом. Но он никогда не будет костелом, если в нем размещать военкоматы или университеты марксизма-ленинизма, если на него смотреть как на благотворительную организацию или клуб встреч с интересными людьми.
Здесь люди ищут и находят живого Бога, здесь стены пропитаны молитвами поколений верующих, здесь, в дарохранительнице, находится Евхаристическое Тело Иисуса Христа, здесь получают не блага, но благодать. И верят в вечную жизнь.

Костел идет к людям, чтобы они увидели во Христе своего личного спасителя. Об этом трудно говорить в практически атеистическом обществе. При самом благоприятном отношении к христианству, многим гораздо проще понять, что в костеле раздают вещи и лекарства, чем поверить, что здесь принимают Причастие – Тело и Кровь Иисуса Христа.

Но людей, приходящих в костел к Богу, становится больше. Для них костел является желанным местом встречи с Христом, ведь это правда, что не хлебом единым жив человек. Но всяким словом, исходящим из уст Божиих.

Глава 14. Сто лет – это еще не возраст

6 декабря 1997 года, в день святого Николая, отмечаемого по католическому календарю, днепродзержинскому костелу должно было исполниться 100 лет. В то, уже кажущееся героическим время, когда в городе начиналось движение по возрождению костела, одним из самых сильных аргументов в пользу восстановления храма считался тезис о его исключительности. Ибо костел – единственное в Днепродзержинске сооружение неоготического стиля.

Сама эта мысль будоражила воображение и казалась достаточным поводом для пролития над костелом золотого дождя, должного возродить поруганную святыню. Когда же по прошествии лет доподлинно стало известно, что он является единственным сооружением подобного класса не только в городе и даже не только в Днепропетровской области, я перестал поражаться тому, что большинству людей абсолютно наплевать на всю его уникальность и исключительность. Хотя, конечно, не всем.

Мы очень уважаем круглые даты и стараемся подогнать под них окончание всяких мероприятий, хотя, казалось бы, важнее просто сделать дело и сделать его хорошо, а уж на какую дату оно припадет, не суть важно. Но есть традиция. И хорошо, что она есть. Возможно, что одна из них – почтение к круглым датам – помогла в восстановлении костела, подтолкнув городские власти к мысли, что костелу надо еще раз помочь. Сто лет все-таки!

В Днепродзержинске прошли очередные выборы. Новым первым лицом города стал Василий Швец. Слово «мэр» становилось обычным в лексиконе горожан.
– Александр Юльевич, вы знакомы со Швецом? – спросил меня ксендз.
– Раньше – да, по исполкому.
– И каким он был?
– Каким? Нормальным.
– Я тоже хочу с ним познакомиться и поздравить с победой на выборах. Скажите, это были честные выборы? Тогда напишьте, пожалуйста, мэру письмо.

Нам ответили неожиданно быстро. Приемная мэра уже ничем не напоминала ту приемную, из которой я когда-то, по-партизански, проникал в кабинет первого секретаря горкома партии. Строгая девушка из нового поколения секретарей пригласила войти.

Василий Яковлевич – высокий, статный, энергичный, – встал из-за стола и, направившись к нам, крепко пожал руки.
– Пан Мартин, вы первый из пастырей христианских конфессий города, кто пришел поздравить меня с избранием. Я это очень ценю.
– Вы правы, Василий Яковлевич! Мы надеемся, что в вашем лице город будет иметь сильную и справедливую власть, с пониманием относящуюся к духовным запросам людей. В нашем обществе скопилось столько проблем, что даже не знаю, поздравлять ли вас с избранием на пост мэра, говорить ли слова гратуляции или выразить свое сочувствие.
Мэр улыбнулся. Похоже, эти двое таких разных людей сразу признали друг друга. Ксендз Мартин передал мэру презент – цветной портрет Папы Римского, в раздумье и молитве опирающегося на посох.
– Спасибо, пан Мартин, я буду хранить ваш подарок. Надеюсь, вы примете меня с ответным визитом? Я хочу побывать в костеле.
– В любое время, Василий Яковлевич. Чай и кофе мы вам всегда гарантируем, ну и что-нибудь к чаю.

Выходя из приемной и спускаясь по лестнице, ксендз Мартин спросил:
– Как вы думаете, пан староста, он приедет?

Меньше, чем через месяц, Василий Швец приехал в костел. Мэр ходил по храму, внимательно слушал объяснения, смотрел на следы разрушения и созидательной работы и, когда дошел черед до обещанного чая, сказал:
– Я вижу, как много вы уже сделали. Давайте дальше идти вместе. У вас есть предложения?
– Нам кажется, что в год столетия костела мы могли бы рассчитывать на более существенную помощь от городских властей. Это, в свою очередь, не вызвало бы ни у кого удивления.
– Сделаем так. Я дам указание исполкому подготовить решение по подготовке к столетию костела, а вы будете помогать наполнять эти решения конкретикой. Кто лучше вас знает, что нужно костелу?
– И еще один больной вопрос, Василий Яковлевич.
– Да, я слушаю, ксендз Мартин.
– Много лет мы соседствуем на одной территории с секциями картингистов. У меня уже всякое терпение кончается от их шума, от всяких сомнительных личностей, которые толкутся здесь, и, прошу прощения, от их мата и пьянок.
– Хорошо, я беру это на себя. Дайте мне немного времени… Как мне нравятся ваши пирожные, кто их готовит?

Ксендз неопределенно развел руками и улыбнулся. Такой мэр и нам нравился. Он энергично сжал пружину, которая должна была разогнуться к столетию возрожденного храма.

К июню 1997 года, когда Василий Швец стал первым в Украине городским головой, было готово распоряжение «О подготовке к 100-летию костела св. Николая». В нем городской голова задействовал крупнейшие организации и предприятия города, должные помочь костелу выглядеть достойно в свой вековой юбилей. А ксендз Мартин уже прикидывал саму программу юбилея: время летит быстро.
– Александр Юльевич, как вы считаете, не устроить ли нам в канун столетия просмотр видеофильма о костеле? Я думаю, это будет интересно для всех.
– Хорошо бы, а о каком фильме вы говорите?
– О том, который вы сделаете с Ириной и Олегом Кондратьевыми.
– Сделаем… но вы понимаете, ксендз Мартин…
– И еще я считаю нелишним провести научный семинар на темы истории религиозной жизни в нашем регионе.
– Хорошо, а кто будет его готовить?
– Мы с вами. Музей, греко-католиков подключим, кого-то из других конфессий. И надо уже думать, кого из гостей мы пригласим на день святого Николая, и позаботиться об их размещении. Бестактно присылать открытку ответственному человеку за неделю до столетия. В ближайшее время я встречаюсь в Днепропетровске с Павлом Лазаренко по вопросу передачи костела Святого Иосифа, может, и его пригласим?

До столетия костела оставалось почти полгода, и я с легкостью соглашался со всем, что говорил настоятель, еще все можно было забыть.

Но с каждым днем температура вокруг костела повышалась, а напряжение увеличивалось. Исполком начал проводить выездные оперативные совещания по подготовке к столетию. Оперативки проходили в литургическом зале часовни. Около алтаря устанавливался стол для председательствующего и тот, чувствуя за спиной присутствие Распятого Христа, начинал работу.

Приглашенные руководители городских предприятий и организаций получали задания на проведение соответствующих работ или поставку материалов, и они, кто с пониманием, а кто скрипя зубами, принимались за дело. Скрип зубов прекращался, когда на оперативках присутствовал городской голова. У Швеца все получалось быстро. С ним все соглашались. Всего с интервалом в одну-две недели было проведено одиннадцать таких оперативок. Костел все более превращался в строительную площадку городского масштаба, но не прекращал оставаться костелом.

Во дворе храма рычал грейдер, «Сталева Воля» грузила выбранный грунт в самосвалы, бригада рабочих, присланных металлургическим заводом, срезала металлическую эстакаду – исторический момент! – по которой в свое время в костел въезжали автомобили через окно. Завозился песок, гравий, металл, краска, гвозди, бетон. Вывозились спиленные акации, мусор, останки эстакады и что-то еще. Иногда на пять минут появлялся внезапно городской голова. Он заходил в костел, смотрел, как идут штукатурные работы, что-то спрашивал и уезжал. Мы писали бесчисленные письма и заявки на поставку необходимых материалов и выполнение работ, посылали телефонограммы и появлялись одновременно в разных кабинетах.

Зашевелились картингисты и, с еще большим ожесточением держась за остающиеся в их распоряжении гаражи, освободили очередной бокс: городской голова слов на ветер не бросал. Полным ходом шло восстановление фасада костела и началось изготовление двух дубовых парадных дверей. Диссонируя с общим порывом, в костел заскочил деятель районного масштаба.
– Ограда шатается! – крикнул он, уцепившись за решетку столетнего забора.
– Мусор во дворе! А ленинский субботник организовать – слабо? Я вам помогу!
А ксендз Мартин оставался самим собой: понятным и непредсказуемым. Проходя по двору костела, он вдруг нагнулся и начал что-то внимательно рассматривать.
– Пан староста, – обратился он ко мне, выковыривая из земли замок от строительных лесов, – что это такое?
– Замок, – честно ответил я.
– Гм-гм… но почему он лежит в земле?
– Ну, наверное, его кто-то обронил…
– Прошу прощения, я не хочу вас обидеть, но вы каждый день проходили по этому месту. Вы не замечали, что здесь, в земле, лежит замок?
– Может, и замечал… но ведь вы же знаете, ксендз Мартин, что я то в исполкоме, то в студии фильм монтирую, то еще где-то, такие масштабы… И если кто-то обронил замок, то почему я должен…
– Пан Саша, у меня сердце обрывается, когда я вижу то, что можно использовать, за что мы платили деньги, лежит в земле. Разве вас это не задевает? Не касается?
– Разумеется… Как и все, что происходит в костеле…
– Я хочу, чтобы вы поняли, костел не принадлежит ксендзу Мартину. Он ваш, он… Я снимаю с вас премию в размере одной гривны, пусть это заставит вас по-иному смотреть на некоторые вещи.

Я позеленел, обиделся и побежал к Сергею Федорову жаловаться на ксендза Мартина. Сергей, у которого уже «ехала крыша» от навалившихся обязанностей и забот, слушал как-то невнимательно и без должного сочувствия. Я махнул рукой и помчался в отдел культуры.

А жизнь костела Святого Николая шла своим чередом: свершались мессы, происходили встречи молодежи и подготовки к принятию таинств, работала библиотека и воскресная школа. Вот только ксендз Мартин стал больше уставать. Он находился в постоянном движении, разрывался между тремя приходами – Днепродзержинском, Днепропетровском и Павлоградом. Его можно было увидеть в Киеве, Харькове, Запорожье, Каменец-Подольске, Люблине, Варшаве, Вене и мало ли еще где. Отец Мартин готовил свою лепту для приближающегося торжества. Он жил движением, а если останавливался – засыпал.

Неокатехуменальные литургии проходили в каплице Пресвятой Троицы или, в бывшем по названию, Нижнем костеле – обширном готическом подвальном помещении храма. На стене, облицованной под кирпич – большая копия триптиха Кико Аргуэлло, выполненная Анатолием Петренко, «почти прихожанином костёла», как с улыбкой называл художника ксендз Мартин. Его кисти принадлежит и замечательная копия иконы «Христос Милосердный», украшающая другую каплицу – Божьего Милосердия.

После короткого введения к литургии и песни на вход священника, отец Мартин усаживался на место пресвитера. Начинаются чтения Слова, комментарии, песни. И снова Слово, и комментарии, и песни. Обведя взглядом собрание, отец Мартин вытирает платком очки, водружает их на нос и в задумчивости закрывает глаза, чтобы ничего не мешало слушать. Но нас не проведешь, мы знаем «военные хитрости» настоятеля: через минуту, если не удастся перебороть усталость или ксендз не услышит оригинального комментария к чтениям или песни, он уснет. Мы не обижаемся – ксендз работает на износ.

Предъюбилейное напряжение превращалось в угар, а угар переходил в истерию. Все надо было делать одновременно и «на вчера». Дорожная служба присылала грейдер, но не давала рабочих, и Игорь Демченко со Стасом Шевчиком спускались с лесов и руководили агрегатом. Военные давали солдат, и из-под земли требовалось найти самосвалы, во двор въезжал грузовик с цементом, который немедленно разгружался. Телефон трещал не переставая, а из-под печатной машинки вылетали новые и новые письма, прошения, заявки, благодарности.
Однажды мне потребовалось два часа, чтобы пройти пятьдесят метров и проверить – забрали ли мусор из контейнеров: сделав шаг, меня возвращал на место телефонный звонок, потом второй, тут же по очереди меня перехватывали с неотложными разговорами Сергей Федоров и Игорь Демченко, а столяра срочно требовали какие-то металлические пластины, и я звонил Котляру на ДМК, и пластины везли в костел.

Когда же мы заходили в абсолютный тупик, помогал Господь.

Во двор костела въехала «Сталева Воля», и водитель сказал:
– У меня нет солярки для работы, только на обратную дорогу.
– А сколько вам надо?
– Литров восемьдесят.

Кошмар! Топлива под рукой нет, денег тоже. Мы смотрим с Сергеем Федоровым друг на друга и не можем решить, кто из нас пойдет к водителю и скажет, чтобы тот уезжал. Пауза затягивалась и, не чувствуя в себе никакого мужества, я сказал Федорову:
– Серега, сходи к водителю, пусть уезжает…
Тут в мой кабинет, гордо именовавшийся «офисом», вошел знакомый гаишник.
– Я вам соляры привез, восемьдесят литров. Надо?
Я обалдел.
– Надо, конечно! Но у меня сейчас нет денег…
– Какие деньги? Я добро не забываю, а от моей мамы вам привет.
– Серега!! А ты говорил – Бога нет. Коля солярку привез!
– Я говорил? Это когда же?

Через несколько дней Эдик Антонюк с тревогой сообщил, что не хватает дубовых досок на изготовление филенок входных дверей. Новая катастрофа. Полдвери – это вообще не двери.
– Сергей, давай машину, поедем дуб искать.
Объездив все известные нам столярки и не найдя нигде ничего, мы в трансе возвращались обратно. Во дворе костела стоял грузовик.
– Вам, случайно, сухой дуб не нужен?
………

Приближалось шестое декабря – финиш марафонского забега длиной в сто лет. А к ступеням главного входа в костел все еще не приступали. Наконец-то все срослось, и трест «Дзержинскстрой» начал работы. Последние дни ноября. На улице пять-семь градусов тепла.
– Молитесь, чтобы не ударили морозы, – сказал Петя Кухарский, – бетонировать при минусовой температуре нельзя.

В тот год до самого дня Святого Николая над Днепродзержинском держалась теплая погода.
До столетия оставались считанные дни. Работа кипела во всех направлениях: столяра колдовали над входными дверьми, репетировал хор, шел монтаж фильма, заливались бетонные ступени главного входа, костел очищался от лесов и мусора, картингисты освобождали еще одно помещение. Лидер картингистов, талантливый механик и непереносимый человек, Володя Вечер, шипел, истекая ядом:
– Василий Яковлевич весь исполком раком поставил. Если б не он – хрен бы мы отсюда ушли.
В этом Вечер был, наверное, прав. Если б не городской голова, долго еще картингисты сидели бы в костеле. Фонд коммунального имущества присылал в костел своих представителей и опечатывал гаражи бывшего ДОСААФа. Вечер плевать хотел на все опечатывания, срывал бумажки и продолжал ремонтировать крутые иномарки и трещать картингами под окнами храма. Против Швеца Вечер не сдюжил, но делал все, чтобы оттянуть свой уход из костела и осложнить до предела передачу боксов в руки католической общины.

Накануне торжественного дня в костел пришла заведующая отделом культуры Светлана Дробышева. Завтра ей предстояло сопровождать городского голову на юбилейной мессе и Светлана Петровна хотела на месте определиться по некоторым вопросам.

Завтрашний юбиляр предстал перед заведующей отделом культуры в расхристанном и непрезентабельном виде. Проемы входных дверей, занавешенные какими-то тряпками, ничем не оправдывали название «парадных». Дробышева с опаской проникла вовнутрь храма. И вовремя. На то место, где она стояла секунду назад, упал сверху кизяк известкового раствора, и я на мгновение представил себе, что было бы, если бы Светлана Петровна еще разглядывала этот занавес. Боже, только не это!

Внутри порядком и не пахло. Мусор, трубы на полу, никакой благости, гудение нагревательной установки, выпрошенной на авторемзаводе, и карабкающийся по высоченной лестнице Виктор Георгиев, драпирующий пустые глазницы шестиметровых окон.

Светлана Петровна в полной растерянности посмотрела на ксендза Мартина.
– Вы считаете, что завтра здесь можно что-нибудь проводить?
С непонятной интонацией, разводя руками, настоятель костела ответил:
– Бог даст – проведем.
И по-детски улыбнулся.

Завотделом культуры вскинула брови, пожала плечами и пошла к выходу. Она не видела того, что слева от выхода из костела полным ходом приводится в порядок уже бывшая мастерская ДОСААФ, где завтра должно быть накормлено триста человек. Но это ее и не интересовало. Главным вопросом для руководителя отделом культуры была готовность костела к принятию высоких гостей. Готовность оставляла желать лучшего. Но уже из столярной мастерской восемь крепких парней выносили дубовую створку дверей главного входа. Установка двери – дело тонкое. Надо добиться, чтобы створка весом в триста килограмм открывалась рукой ребенка. На две двери, как ни крути, таких створок оказывалось четыре штуки, и их требовалось установить именно сегодня. Отступать некуда.

Установка продолжалась до глубокой ночи. Все самодеятельное мужское население костела – столяра и кузнецы, реставраторы и прихожане, и, конечно, ксендз Мартин, «навалились» на двери.

А из каплицы в костел переносились деревянные полихромные скульптуры и Распятие.

Макарий, семинарист Франческо, вице-консул пан Кшиштоф Яблонка, кузнец Гена расставляли по местам в алтарной части храма святых Николая, Варвару, Антония, Казимира.
Выпускник Варшавской семинарии «Редемпторис Матер» Франческо Фараци говорил на всех языках и на всех одинаково плохо. Родом с Сицилии, он, естественно, получил прозвище «мафиозо». Франческо был толстым, неуклюжим, небритым, доверчивым и удивительно добрым. Хорошего человека должно быть много!

Проснувшись однажды ночью и выйдя во двор, он в ужасе схватился за голову и начал кричать:
– Пожар! Пожар!!
Небо пылало огнем. На крик выбежал ксендз Мартин.
– Что случилось, Франческо?
– Пожар! Катастрофф! – кричал «мафиозо», указывая пальцем в небо.
– Пошли спать, Франческо. Это на комбинате разливают плавку.

Сейчас Франческо, посапывая, перетаскивал фигуру за фигурой и чему-то добродушно улыбался.

Подошло время начала семинара и премьеры видеофильма, посвященного 100-летию костела. В большой подвальный зал принесли телевизор и видеомагнитофон. Собрались выступающие и слушатели, члены инициативной группы по спасению костела, жаль не в полном составе – не смогла приехать Елена Фесун.

Семинар открыл ксендз Мартин. Потом, сменяя друг друга, выходили докладчики, рассказывая о развитии религиозной жизни в этом регионе на протяжении столетий. Докладчиков сменяли желающие поучаствовать в прениях, и, наконец – премьера фильма «Жизнь. Смерть. Воскресение». И вновь выступления и обмен мнениями по поводу увиденного.

Наверху в костеле шла репетиция хора. Освещенный костел манил прохожих, и они, несмотря на позднее время, заходили в храм, садились на расставленные стулья и слушали, как по пустому залу разносится «Laudate Dominum».

После репетиции, практически под утро, Стас Шевчик убирал зал. У него всегда находились силы, когда другие уже не могли пошевелить рукой.

Окончили установку дверей столяра и в радостном возбуждении собрались в своей мастерской. Расходиться не хотелось. Пришел отец Мартин.
– А знаете, ребята, у меня есть домашнее вино, и, кажется, совсем неплохое. Предлагаю поднять тост за вашу работу.
Смеясь, дурачась и перебивая друг друга, обращаясь одновременно ко всем, но чтобы обязательно слышал отец Мартин, столяра перебирали уходящую в историю эпопею с изготовлением и установкой дверей – может быть главного творения в их жизни.
Вино разлито в «бокалы».
– За вас, ребята!
– С наступающим, отец Мартин!

Убаюканный усталостью и луной, постепенно затихает костел. Завтра, вернее уже сегодня, большой день. А в ушах все звучит голос журналистки Ирины Кондратьевой, вдохновенно читающей текст финальных кадров видеофильма «Жизнь. Смерть. Воскресение»:
– Днепродзержинскому костелу сто лет. Для Бога – это ничто. Для Вселенской церкви – мгновение. Для костела – еще не возраст, для человека – почти вечность. И как хочется верить, что остаток наших дней и время детей наших будут незамутненно связаны с возрожденным костелом святого Николая.

Глава 15. Автобус для троих

Шестое декабря 1997 года. Утро дня Святого Николая теплое, как и прежние дни.
На башнях костела – полотнища флагов: национальный украинский и папский. Между ними – над аркой фасада – огромные буквы: «100 лет».

Начало праздника нескоро, и в костеле почти никого нет. Убран зал, расставлены стулья, отведены места для почетных гостей, украшен алтарь.

Съезжаются священники и сестры. Сколько знакомых лиц… Хорошо! Все будет хорошо!
По двору костела прогуливается ксендз Николай Гуцал – чуть не ставший в свое время настоятелем нашего прихода. Он все такой же, может чуть больше грусти в глазах. Как здорово, что сегодня он здесь!

Ксендз Ярослав Гижицкий, высоченный, черноволосый ксендз-монах, любимец днепродзержинской парафии. Это он раскопал в архивах монастыря иезуитов под Варшавой «Каталог духовенства и церквей Тираспольской епархии» за 1913 год и привез его нам. Потрясающий подарок!

Прошел, содрогая землю, огромный священник Здислав Заенц. Длинные волосы, короткая черная кожаная куртка и черная шляпа с широкими полями делают его похожим на рейнджера из американского боевика. При всех своих внушительных габаритах, ксендз Здислав остается человеком нерешительным и несмелым в мирских делах. Но колоссальные размеры спасают его от необходимости вступать в дискуссию с кем-либо.

Промчался ксендз Ян Собило, настоятель Запорожского прихода – невысокий, коротко остриженный, улыбчивый священник, могущий рассмешить кого угодно. Негласный конкурент отца Мартина на восточных землях Украины по своей популярности и влиянию на умы.

Здесь же отец Александр Бондаренко, греко-католический священник, днепродзержинец, великолепный проповедник, которому ксендз Мартин, может, неосознанно ревнуя, прочит большое будущее.

Там и сям мелькают хабиты сестер-монахинь и сутаны незнакомых священников. Ожидается приезд представителя папского нунция. Появляются прихожане, занимающие места в зале костела, постепенно людей становится больше, и исчезают последние опасения – костел будет полон. К местным прихожанам все более густеющей массой добавляются гости из Днепропетровска, Запорожья, Донецка, других городов, а также просто любопытные, зашедшие в костел «на огонек». Прибыл посол Польши в Украине господин Ежи Барр, он хорошо и мягко говорит по-русски и совершенно не выглядит большой дипломатической шишкой. Также прост и доступен епископ Станислав Падевский, который сегодня повторно освятит храм святого Николая. Переместившись от православной церкви, заняли места у калитки двое нищих с протянутыми руками. Увидев их, ксендз Александр Бондаренко с юмором, на дне которого крылась грусть, воскликнул:
– Ну, все! Теперь и наш костел похож на настоящий христианский храм!

Съезжаются официальные гости, многие из них принимали живое участие в восстановлении костела. Заведующая отделом культуры кажется приятно удивлена переменами, происшедшими в храме со времени ее вчерашнего визита. Ощущение надвигающегося праздника увеличивается, да впрочем – праздник уже начался.

Энергичным, радушным, гостеприимным хозяином выглядит ксендз Мартин. Он появляется во всех точках костела, нигде не задерживается, перебегает от одной группы людей к другой, улыбается, отвечает на приветствия и поздравления, дает указания. Сегодня – его день!
Католические священники во главе с епископом Станиславом направляются в часовню помолиться и переодеться к мессе. За несколько минут до начала торжества подъезжает Василий Швец. Поднявшись на ступени главного входа, он коротко обратился к окружившим его прихожанам.
– Долгие годы власть в нашей стране была очень далека от Бога, преследовала людей за их убеждения, закрывала и разрушала храмы. Я рад тому, что времена меняются, и как городской голова буду всегда занимать принципиальную позицию в вопросах помощи христианским конфессиям города, в том числе и костелу Святого Николая.

Зал забит до отказа, а люди все идут. Во главе с благочинным отцом Александром в костел входит православное духовенство. А из часовни в костел, ведомые ксендзом-епископом, в праздничных литургических одеждах, числом около пятнадцати, вышли католические отцы. Внушительное, торжественное, волнующее зрелище.

Ксендз Александр подходит к микрофону и, в ожидании начала литургии, начинает объяснять собравшимся, среди которых достаточное количество не католиков, суть того, что будет происходить сегодня: в костеле, на мессе, на алтаре.

С хоров, где между труб строительных лесов расположились певчие, тонко и серебристо зазвучала скрипка.
– Ave Maria, graсia plena…

Зал замер. Бессмертное творение Баха настраивало костел на высокую волну.

Епископ, священники, министранты взошли в алтарную часть храма. Литургия началась.
Отдавая дань истории, дню сегодняшнему и присутствию на мессе высоких польских го
Зал замер. Бессмертное творение Баха настраивало костел на высокую волну.

Епископ, священники, министранты взошли в алтарную часть храма. Литургия началась.
Отдавая дань истории, дню сегодняшнему и присутствию на мессе высоких польских гостей, хор поет:
– Chwala na wysоkosci Bogu!

В костеле уже яблоку негде упасть, люди плотно стоят во всех проходах, боковых нефах, подпирают от входных дверей. И когда епископ Станислав Падевский после Литургии Слова начал обряд освящения стен костела, ему пришлось с помощью ксендза Яна протискиваться между прихожанами, чтобы начертать елеем кресты на стене и воскурить в сиих местах дым ладана из кадильницы. Свершилось! Освященный в далеком 1905 году епископом Кесслером, закрытый и поруганный в 1929 году, костел Святого Николая вновь получил благодать освящения через руки и молитву епископа Падевского в 1997 году от Рождества Христова.

Торжественно звучит хор, торжественно бьются сердца, но осознание значимости происходящего придет позже. Большое видится на расстоянии.

Месса течет дальше. Что-то содрогается внутри и заливает жаром, когда пятнадцать ксендзов, окружив алтарь, держа в руках евхаристическое Тело Христа, одновременно повторяют:
– Ибо Он Сам в ту ночь, когда был предан, взял хлеб..

Берите и ешьте от него все!
Пятьсот или более человек преклоняет колени, а затем с воодушевлением поют «Отче наш».
– Передайте друг другу знак мира!

Священники обнимают друг друга, прислоняются щекой к щеке и с улыбкой сходят к гостям и пастве. «Гости» еще не вполне понимают, что их ожидает, но, видя, как отец Мартин передал знак мира Василию Швецу, потом какому-то пацану, очутившемуся рядом, перестают стесняться и с удовольствием участвуют во взаимном приветствии. А цепная реакция знака мира бушует по всему костелу. Ксендзы и монахи, греко-католические священники и православные батюшки, прихожане, гости пожимают друг другу руки, обнимаются, что-то говорят, улыбаются, желают мира. Все бурлит, искрится дружелюбием, радостными взглядами и возгласами. И где-то из-под купола – или это только послышалось? – доносятся еще одни слова, еще один голос:
– Да будут все едино!

Наступает момент причащения. Сразу несколько ксендзов становятся с Причастием и начинают окармливать паству Телом и Кровью Христа. Представители светской власти, сохраняя невозмутимость на лицах, глядят, как представители власти духовной наделяют своих чад Хлебом Живым. О чем думают городские руководители, когда бесконечным потоком проходят мимо них люди и направляются к священникам? У кого она – власть истинная? А, скорее всего они не забивают голову нештатными мыслями, припомнив, что Богу – богово, а кесарю – кесарево и просто любуются необыкновенным зрелищем – обрядом католического причастия.
Ксендз Мартин предоставляет мне слово. Сразу пересыхает горло, и я мельком думаю: только бы не опозориться! Как эти священники, ораторы, трибуны так естественно и непринужденно держат себя на людях? Рассуждают, импровизируют, шутят. Тут думаешь об одном – не перецепиться бы через провод.

Но вот подхожу к амвону. Слава Богу – не упал. Гляжу в зал. Он отвечает доброжелательно и ободряюще, все свои. Достаю из кармана листки с текстом. Боже, помогай! Главное – публично, при всем народе, при епископе, после и городском голове назвать тех, кто помогал костелу за эти семь лет. Всех, конечно, не перечислишь, и кто-то будет обижаться – простите меня! Еще раз гляжу в зал, надо начинать.
– Когда я готовился к выступлению и окидывал взглядом прошедшее время, я поразился, как много людей принимало участие в процессе восстановления костела. Верующие и неверующие, руководители предприятий и простые люди. Как хорошо, что нас было много, что костел соединил нас. И сейчас от имени римско-католической общины святого Николая мне хочется выразить глубокую благодарность и признательность тем, кто внес наиболее весомый вклад в дело возрождения костела.

Начинаю перечислять. Дома этот текст казался значительно короче. Зал, притихнув, таким и остается – значит, слушают. Но все равно, хорошо, что мое выступление кончается – вслед за мной будут говорить большие личности.

К микрофону выходит городской голова. Строгий, подтянутый, серьезный и располагающий к себе. Интересно, он волнуется или нет? Швеца принимают хорошо. Радует, что его авторитет не кончается стенами исполкома. Городской голова обратился к собравшимся.
– Ваше высокопреосвященство, высокочтимое священство, господин посол, дорогие парафияне, гости Днепродзержинска! Всем Днепродзержинском мы восстанавливали этот великий храм. Я всех вас поздравляю с этим великим праздником, праздником Днепродзержинска, праздником католиков Днепродзержинска. Крепкого всем здоровья, благополучия и мира!

Поднялся ксендз Мартин. И следующими словами Василий Яковлевич окончательно покорил собравшихся.
– Дорогое духовенство костела! От имени наших побратимов города Кельце разрешите вручить вам эту монстранцию. Спасибо отцу Мартину! Пусть он всегда знает, что днепродзержинцы всегда будут считать и считают: это наш земляк, это днепродзержинец!

Зал взорвался аплодисментами, а городской голова вручил настоятелю прекрасную монстранцию-дароносицу и расцеловался с ним.

Не успели утихнуть овации, как люди были готовы рукоплескать вновь. У микрофона Ежи Барр, посол Польши в Украине.
– Здравствуйте! – сказал посол. – Слава Иисусу Христу! Я здесь в двойном характере. Можно сказать, как официальный гость и просто как верующий. Я знаю точно, что это, что официальное, в таком месте не имеет значения, самое главное, что я – верующий. Я хочу поблагодарить тех, которые помогали здесь, которые разрешили передать храм. Я знаю, что за этим огромная работа; очень, очень благодарю. Когда я смотрю на это, что здесь происходит, когда думаю про свою дипломатию, думаю, как ничтожна эта профессия, в которой все не так легко, чтобы любить. А здесь неважно, кто ты по национальности, важно, что ты зашел в эти чудесные стены. Здесь еще не все готово, но самая важная, самая чудесная роспись – это молитва человека. И я уверен, что этой росписи здесь будет очень много. Цените это, что после страшного времени вернулась человеческая работа и, прежде всего, любовь и вера.
Господина посла у амвона заменил настоятель Свято-Николаевского Собора отец Александр Свидунович. У него в руках икона.
– С уважением и в связи со столетием! Это икона Святителя и Чудотворца Николая Мир-Ликийского, которая нас объединяет. Объединяет наши собор и костел, как общий наш молитвенник. Мы дарим ее вам, чтобы выразить вам искреннюю нашу любовь и уважение.
Отец Александр поцеловал икону и передал ее ксендзу Мартину. Ксендз взял икону в руки и также ее поцеловал. Зал аплодировал стоя.
Кончается торжественная месса, но не кончается торжество. Люди праздничной массой выходят из храма и покрывают двор костела. Уйти за пределы ограды просто невозможно, хочется улыбаться и передавать радость праздника другому и самому получать непрестанное подтверждение, что сегодня великий день, настоящий юбилей любимого храма.
Но разъезжаются гости. Мы их еще увидим сегодня. Отец Мартин приглашает на праздничный обед городского голову с командой и, конечно же, православное, греко-католическое, римско-католическое духовенство, сестер-монахинь, миссионеров, наиболее активных прихожан и сотрудников костела.
– Во сколько нам подъехать? – спрашивает городской голова.
Находясь в совершенной прострации и эйфории праздника, потеряв чувство времени, но точно помня, что с метрдотелем «Голубой волны» мы договорились на два часа, я, не глядя на руку, уверенно отвечаю.
– Приезжайте к двум, Василий Яковлевич, мы будем вас ожидать.
– Хорошо, буду в два, – сказал городской голова, – а пока не прощаемся, у меня еще есть неотложная работа в исполкоме.

Не успел растаять выхлопной дым отъезжающих автомобилей, как благостная улыбка сползла с моего лица. Это я взглянул на часы. О, Боже!! Они показывали без двадцати минут два. Это означало, что нам прямо сейчас, ну еще минут через десять, надо садиться в автобус и ехать в «Голубую волну».
– Ксендз Мартин! – заорал я. – Ксендз Мартин!

Но настоятеля нигде не было видно. Меня охватила самая настоящая паника. Я представил, как через пятнадцать минут городской голова подъезжает к «Голубой волне», а там никого нет. Скандал!! Я схватился за голову. Пробиваясь сквозь толпы прихожан, с отчаяньем спрашивал:
– Где ксендз Мартин? Вы не видели ксендза Мартина?
– Да был вот только. Может, он в костеле?

Ксендз Мартин нашелся в часовне, где он беседовал с епископом и послом. Вмешиваться в беседу я не осмелился, и поэтому только издали посылал ксендзу сигналы SOS. Наконец он меня запеленговал.
– Что случилось, пан Саша?
– Через пять минут Швец будет в «Голубой волне», а там никого…
– Хорошо, не волнуйтесь так. Я еду вперед на машине, а вы набирайте людей и приезжайте автобусом.

Ксендз Мартин умчался, а я столкнулся с новой проблемой. Никто не хотел ехать в ресторан. Я бегал по двору костела и упрашивал, умолял людей садиться в автобус. Бесполезно! Священники и монахи согласно кивали головами, улыбались и говорили, что подъедут позже. Прихожане непонимающе смотрели на меня и просто отмахивались. Мимо проходил Стас Шевчик.
– Стас! Стой! – окликнул я его.
– Да, в чем дело?
– Стас, садись в автобус, поедем в ресторан.
– В какой ресторан? Я не хочу ни в какой ресторан. Мне и здесь хорошо.
– Стас! Я тебе приказываю, поехали в ресторан.

Стас захлопал белесыми ресницами.
– Я не поеду… Не порть мне праздник своим рестораном.

Тут я заметил ксендза Александра Бондаренко с Ольгой Казимировной.
– Отец Александр, Ольга! Садитесь в автобус, я вас умоляю.

Увидев, что я начинаю косить ногами, они зашли в автобус.
– Поехали! – крикнул я водителю, заскочив следом.
– Куда поехали?
– В ресторан!
– А люди где? Я что, троих буду везти?
– Они потом подойдут, поехали!!

Водитель недоуменно пожал плечами и завел двигатель.
– Так что, едем?
– Едем-едем! Опаздываем.

Подъехав к «Голубой волне», мы увидели еще более недоуменное выражение, написанное на лице настоятеля.
– Пан Саша! Вас что, всего трое?
– Трое, – подтвердил я.
– А где же остальные?
– Никто не хочет ехать.
– Гм-гм, прошу прощения, но как можно использовать автобус для троих? Я вас не понимаю.
– Ксендзы меня не слушают…
– Хорошо. Оставайтесь здесь, а я вернусь в костел. Пан водитель! Я вас прошу еще раз поехать в костел.

«Пан водитель» хмыкнул, скептически посмотрел в мою сторону и закрутил баранку.

Через некоторое время автобус подъехал к ресторану, наполненный священниками и прихожанами.

В красной сутане, окруженный ксендзами, появился епископ Станислав Падевский, и почти сразу же – будто соблюдался некий протокол – вошел Василий Швец и сопровождающие его лица. После короткой молитвы и взаимных приветственных тостов растаяла последняя официальность, и атмосфера дружеской беседы воцарилась в зале.

Ксендз Станислав, бородатый священник, друг отца Мартина, более двадцати лет провел на миссии в Африке. Он поднимает бокал и, долго и энергично жестикулируя, о чем-то говорит по-польски, не обращая внимания, что половина зала его совершенно не понимает. Дмитрий Соколов, староста днепропетровской католической общины, уже спорит с православным отцом Геннадием по вопросу Символа Веры. Спорщики строго держат себя в рамках взаимного уважения и остаются при своем мнении, но довольные друг другом и собой.Фото на память. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Ксендз Мартин и тут остается верен себе. Он не может усидеть на месте и то и дело отлучается из-за стола, чтобы поехать в костел и посмотреть, как там дела. Кое-кто из присутствующих пытается воспользоваться уникальной возможностью столь близкого присутствия городского головы, чтобы решить свои проблемы.

Швец поднимается для прощального слова. Все следуют его примеру, а сопровождающие городского голову официальные лица кажется с некоторым сожалением покидают зал за своим руководителем. Все было хорошо!После некоторой паузы мы также оставляем гостеприимную «Голубую волну».

Уже вечер. А в костеле по-прежнему бурлит праздник. Что за день сегодня потрясающий!
Прихожане, строители, священники смешались в кучу. Радость на всех одна! Сто лет!! Виват, святой Николай!!!

Глава 16. Влюбленные в музыку

Я никогда не встречал такой красивой пары. У них все тонко, изысканно и гармонично – даже имена: Генриетта и Альберт. Они так приковывают взгляд, что становится неловко за себя – нельзя же так откровенно любоваться людьми.

Чета Роже появилась в костеле году в девяносто втором, приехав в Днепродзержинск из Прибалтики. Кажется, у них там было все, что нужно для счастья: вера, любовь, работа, дом. Коренной литовец, Альберт работал директором клайпедской специализированной музыкальной школы-интерната для одаренных детей. В своей школе он построил орган и руководил хором мальчиков. Как одному из лучших литовских дирижеров, ему доверяли руководить хорами в десять тысяч (!) человек на грандиозных фестивалях, проводимых в Вильнюсе на «Певческом поле». Имя Альберта Роже занесено в литовскую энциклопедию.

Генриетта всегда немного завидовала литовцам: такой немногочисленный, но какой сплоченный народ. Прибалты никогда не считали себя частью Советского Союза, их так и не удалось русифицировать. Литва сохранила свою культуру, свои обычаи и колорит. И здесь не разрушали костелы. Но после распада СССР и обретения столь желанной независимости, волна неприязни к Москве перекатилась и на выходцев из союзных республик, осевших в Литве.

Внезапно Генриетта, сама прекрасный музыкант-педагог, с обидой почувствовала, что ее, прожившую в Литве более тридцати пяти лет, сторонятся и считают чужой.
– Вот как! – подумала она. И собрав свои вещи, уехала на историческую родину.
– Вот так-так! – подумал Альберт и уехал за Генриеттой.
Днепродзержинск разочаровал.

Одним из первых светлых пятен стала для четы Роже газетная заметка о восстановлении костела. Что-то потеплело внутри – может, вправду восстановят? Они отчего-то переволновались, собираясь в костел, где встретились с удивительным отцом Мартином, настоятелем храма. Этой встрече интеллигентных и деятельных людей суждено было высечь искру добрых отношений, результатом которых стало рождение хора римско-католического прихода Святого Николая. Впоследствии, с подачи отца Мартина, хор выбрал себе название – «Кантикум Новум», что в переводе с латыни означает «Новая песнь».

Как богата жизнь поразительными моментами. В наше время вдруг расцветет посреди запустения и серости яркий и благоуханный бутон духовности, питающийся чистой росой христианской любви и высокой гармонии, о чем и говорить вслух не всегда решишься – не нарушить бы эту гармонию неуклюжестью слога. И ничего к цветку сему не прилипает грязного, но он сам тонким ароматом литургических мелодий заставляет вспомнить, что у человека есть душа, которой свойственно стремиться к небу.

Дебют хора состоялся 6 декабря 1997 года на торжественной мессе, посвященной 100-летию костела Святого Николая. Это было лихорадочное, нервное, сумасшедшее, прекрасное время. Посреди гвалта, лязга и скрежета подготовки к юбилею хор репетировал программу. Никто ничего уже не понимал. Было ясно только одно: шестого декабря этот дурдом, наконец, кончится.

Пятого декабря в первом часу ночи хор, под аккомпанемент устанавливаемых входных дверей, проводил генеральную репетицию. Альберт Роже выходил на разные точки зала и сосредоточенно слушал. Потом внезапно срывался с места, хлопал в ладоши и кричал:
– Стоп! Как вы открываете рот? Представьте, вы глотаете горячую картошку. На таком вдохе и пойте! Что? Поехали еще раз!

И хористы, послушно представляя у себя во рту горячую картошку, изо всех сил тянули по латыни:
– Лаудате Доминум! Лаудате Доминум!

Восстановленная, а, вернее, излеченная акустика храма, сработанного мастерами девятнадцатого века, мощно и сочно разносила звуки по полупустому костелу.

Наутро, будто внемля молитвам настоятеля, Господь дал праздник. Все, кто был тогда в костеле, наверное, помнят этот день до сих пор. Народу собралось столько, что вместить больше уже было просто невозможно. Царила атмосфера приподнятости и полета, все стали участниками и свидетелями торжественной мессы и повторного освящения храма.

И над всем собранием, завораживая, проникая глубоко в душу и увлекая ее вверх, звучал хор. В один день хор стал знаменитым, а его рождение – событием в духовной жизни костела.
Удивительно, но, по словам многих хористов – а это сплошь молодые прихожане костела – они не волновались перед своим первым выступлением. Возможно, они просто не понимали значимости происходящего.

Строго говоря, присутствие или отсутствие хора на мессе не добавляет святости происходящему на алтаре. Но и не уменьшает. С точки зрения Церкви, рассматривающей мессу как акт соединения человека с Богом, совершенно не имеет значения, совершается ли богослужение в Ватикане, в Днепродзержинске или где-то в тюремной камере. Не играет роли и то, блистательна ли была проповедь или священник заикается, одет ли он в золото и парчу или отправляет походную мессу в альпинистском снаряжении. Во всех случаях происходит одно и то же: хлеб и вино преосуществляются в Тело и Кровь Иисуса Христа, которыми Церковь причащает своих верных. Христос одинаково присутствует для всех верующих в него: для праведника и для грешника, для Папы Римского и папуаса Новой Гвинеи.

Безусловно подтверждая истину о несомненном присутствии Иисуса Христа на любой мессе, Церкви, разумеется, не все равно, как свершается богослужение. Идея божественности происходящего должна подкрепляться и подтверждаться красотой, красотой храма, красотой обряда, красотой хорового пения.

Хор сразу заметили в епархии. Последовали приглашения в Кировоград, Павлоград, Таврийск. Позже, как дополнение к сопровождению богослужений, возникла идея совместного выступления в стенах костела с камерным оркестром, но уже вне рамок мессы.

Как Альберту и Генриетте Роже удается достичь такой красоты пения от непрофессиональных исполнителей – загадка. Лично зная всех хористов, я никогда не понимал критериев отбора в коллектив. Кажется, из человека ноты не вытянешь, а его записывают в хор. Как я ни пытал Альберта и как он ни объяснял мне свою систему «музыкально-человеческого подбора кадров», я все равно ничего не понимаю: совершенно обыкновенные парни и девушки, соединяясь вместе, поют так, что замирает сердце. Что забываешь обо всем на свете. На них идет искушенный слушатель, и хор не перестает удивлять. Почти никто из хористов не знает нотной грамоты, но хор (без нот! читая лишь текст на нотном стане) исполняет сложнейшие произведения Моцарта.

Кто поет, тот молится дважды – говорят учителя Церкви. Для того чтобы хор запел, а вместе с ним и души прихожан, Альберт и Генриетта, не замечая трудностей, без устали ваяют, подобно Пигмалиону, свою Галатею-хор. И под их руками повторяется мифологическое чудо пятитысячелетней давности: прекрасная Галатея оживает, и в нее невозможно не влюбиться.
Альберт Роже: «Мне очень нравится работать с нашим хором. С верующими вообще интересней работать, для них – это настоящее дело, которому они отдаются самозабвенно и очень ответственно».

Генриетта Роже: «Костельный хор – это почти единственная наша отдушина. Ребята прибегают на репетиции с замасленными после работы руками, жертвуют временем учебы, чтобы потом наверстать его ночью. Они нас ждут так, как нас нигде не ждут. Я очень им благодарна. И одновременно, зная, что их объединяет не просто музыка, но вера и костел, я думаю, что без этой объединяющей и возвышающей идеи хор никогда бы не состоялся».

Виктор Корытько, дирижер оркестра музыкального училища, после совместного выступления с хором, сказал:
– Мои ребята были поражены тем серьезным отношением к своему делу и своему костелу со стороны хористов и всех, кого они могли наблюдать в костеле. Здесь нет халтуры, здесь все настоящее. И для моих ребят было очень важно это увидеть и почувствовать.

Отец Мартин: «Мы все признательны нашему хору за прекрасное пение и возрастающее мастерство. Но более всего мы признательны за ваше бескорыстное служение. Служение костелу и всем тем, кто приходит сюда».

А сами хористы, возбужденные и сияющие после выступления, чувствуют себя настоящими артистами. Они счастливы, как будто пели в Карнеги-холл, пусть большинство из них и не знает, что это такое.

Как истинные педагоги, Генриетта и Альберт никогда не ограничивали свое общение с молодыми певчими рамками репетиций, изучением нотной грамоты и выступлениями на мессах или концертах. Хотя сами по себе репетиции в исполнении четы Роже являются непревзойденными уроками пения и прекрасным полигоном для раскрытия внутреннего потенциала молодых людей, потенциала, который вне костела возможно нигде и никогда не был бы востребован и реализован.

Руководители костельного хора на правах лидеров и старших друзей организуют коллективные вылазки на природу. На живописных берегах Днепра молодежь шумной и веселой ватагой готовит шашлыки, играет в волейбол и, конечно, поет. Генриетта придумывает всевозможные шарады и заморочки, каждый должен выступить со своим, заранее подготовленным номером. И хористы с жаром и удовольствием проявляя таланты, исполняют собственные песни, разыгрывают миниатюры, показывают пантомиму.

Когда все наигрались, надурачились, насмеялись и напелись вволю, Роже приглашают молодежь к себе домой. О, это совсем не обычный дом! Дом подстать Генриетте и Альберту. Его охраняет огромный добродушный пес, скучающий по своим хозяевам. Во дворе между деревьями висит большой гамак, а в погребе хранится необыкновенно вкусное домашнее вино из винограда и шелковицы. В гостиной комнате, стены которой затянуты шелком, стоят пианино и рояль!

Генриетта подходит к инструменту и начинает играть. И все исчезает. Последнее, что растворяется в божественных звуках, это мысль – неужели так действительно бывает?
– В нашем доме есть две очень ценные вещи, – говорит Генриетта, – это рояль и свеча. Но вряд ли вор, пробравшийся к нам, позарится на них. Рояль большой, его не вытащишь, а свеча… Кому она нужна, кроме нас?

Но, тем не менее, свеча действительно замечательная. Это – Свеча Друзей Дома Роже.
От толстой и высокой свечи-матки, которая выносится на середину стола, зажигаются по очереди маленькие свечки. Держа в руках свой трепещущий огонек, можно обратиться к хозяевам дома, к окружающим тебя друзьям, к себе самому. Но только один раз! Будь искренен, не говори пустых слов. А потом, растопив обратный конец своей свечи, прикрепи ее к центральной. Очень трогательное, глубокое, запоминающееся действо.

За несколько лет центральная свеча обросла множеством красных, синих, белых, оранжевых свечечек. Она стала толстым, разноцветным сталагмитом, растущим от сердец прошедших через этот дом друзей. Я горжусь, что среди прочих, там есть и моя свеча.

Ксендз Мартин любил этот гостеприимный дом и его хозяев. Однажды, вырвавшись «на природу», он долго лежал на пригорке в мягкой траве, покусывал стебелек и все глядел-глядел в небо. Альберт и Генриетта тактично не тревожили настоятеля, не нарушали его покой.

Потом он словно очнулся, поднялся с теплой земли и подошел к костру.
– Дорогие мои, я очень вам благодарен, что вытащили меня сюда. За всеми не проходящими делами, вечной суетой просто забываешь, что можно вот так послушать свист птиц, посмотреть на облака, подумать – а как там дальше облаков, как там выше?

Вечером, после чаепития, ксендз Мартин взволновано зажигал свою свечу.
– Вот находясь рядом с вами, с людьми, которых я бесконечно уважаю, я хочу высказать вам свою мечту. Я хочу, чтобы вы всегда шли по жизни такой прекрасной парой, и чтобы между вами присутствовал Христос. Я хочу, чтобы жажда Христа привела бы вас к жажде церковного брака. И я очень надеюсь, пусть это далеко и не самое главное, соединить вас лично этими узами Церкви.

Настал день, и мечта ксендза Мартина сбылась.

Против всяких правил книгописания, я не могу не повторить слов, сказанных в начале главы: я никогда не встречал такой красивой пары! Красивой внешне, красивой внутренне, пары, глядя на которую не просто завидуешь чисто, но думаешь и мечтаешь: ах, мне бы так! Ах, мне бы…

Венчание Альберта и Генриетты происходило вечером. Оранжевый свет струился из окон костела. В храме только свои: хористы и кто-то из прихожан. Невеста необыкновенно хороша. Видел ли костел более изумительную женщину?

Длинное темное платье, облегающее прекрасную фигуру, черные, как ночь, волосы, уложенные в дивную прическу, искрящиеся радостью глаза и розы на груди. Такой предстала Генриетта. Если кто и мог составить достойную пару этой удивительной женщине, так это ее муж – Альберт Роже. Он был рядом.

Какие акценты расставляет жизнь на своих перекрестках! Католик Альберт венчается с православной Генриеттой, свидетелем чему является их зять, протестантский пастор Юрий. Это ли не прообраз Нового Иерусалима, единства детей Божиих?

Отец Мартин соединяет руки Генриетты и Альберта. Альберт смотрит в бездонные глаза своей Прекрасной Дамы, своей любимой Генриетты и с чувством произносит слова брачной клятвы.
– Я, Альберт, беру тебя, Генриетта, в жены и обещаю тебе хранить верность в счастии и несчастии, во здравии и болезни, а также любить и уважать тебя во все дни жизни моей.

Генриетта ответила Альберту долгим, полным любви и желания, взглядом и проникающим под кожу голосом ответила.
– Я, Генриетта, беру тебя, Альберт, в мужья и обещаю тебе хранить верность в счастии и несчастии, во здравии и болезни, а также любить и уважать тебя во все дни жизни моей.

Костел замер, любуясь прекрасной парой и бьющей через край любовью.

Ксендз Мартин взял венчающихся за руки и, волнуясь и радуясь вместе с ними, провозгласил:
– Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключенный вами союз я подтверждаю и благословляю властию Вселенской Церкви во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь!

Глава 17. Lacrimosa

Когда-то это должно было случиться. Он уехал. Навсегда. В это не хочется верить.

Здесь все пропитано его присутствием, наполнено его личностью, его осуществленными идеями. Он оставил все и уехал. И его вещи, книги, картины, его костел, оставшиеся на своих местах, создают иллюзию, что он просто вышел на минутку и скоро вернется. Мы еще не осознаем случившегося, лишь беспомощно смотрим друг на друга: может, произойдет чудо, епископ передумает и поймет, как плохо нам без нашего настоятеля… Я помню его первый приезд в костел… Как он мне не понравился тогда, этот ксендз Мартин! Как мне хочется выть сейчас оттого, что он уехал…

Я помню, как шло время, и этот не самого крепкого здоровья священник все более раскрывался перед нами, поражая, удивляя и радуя тех, кто попадал под влияние его личности. Он одинаково мог расположить к себе и уверенных, сытых директоров заводов и отчаявшихся, разуверившихся во всем людей, которые потом зачастую становились прихожанами костела. Под его влиянием безнадежное дело восстановления костела приобретало черты духовного возрождения, а сам он стал гарантом чистоты этого нелегкого процесса.

Ксендз Мартин не обошел вниманием ни одного из обратившихся к нему за духовной, моральной или материальной поддержкой. Сколько он возился с нами со всеми! Рассказывал, слушал, убеждал, ободрял, молился, сочувствовал, просто помогал деньгами.

Иногда возникала мысль: для чего ему, иностранцу, нужно так заботиться о нашей культуре и истории, или ему мало проблем, связанных с восстановлением костела? Два года подряд в костеле с нарастающим успехом проходили классические концерты струнного квартета. Ксендз Мартин устроил коллективу гастроли в Польше, где музыканты даже стали лауреатами премии имени Венявского.

В музей истории города ксендз Мартин привез выставку «Адам Мицкевич», по его инициативе в костеле проводились резонансные семинары-диспуты по вопросам защиты жизни и истории религиозных конфессий края.

В костел за помощью и душевной теплотой шли отовсюду. Все знали: если есть возможность помочь человеку – отец Мартин поможет. Но главным делом его жизни было, безусловно, возрождение католической общины и костела Святого Николая. Невозможно подсчитать, сколько тысяч километров исколесил ксендз Мартин в поисках средств и специалистов для восстановления костела.

Кто-то назвал его апостолом… Кто-то – Моисеем, за которым пойдешь через любую пустыню. По приходскому двору за ксендзом Мартином всегда бегали кошки и собаки, он их гладил, кормил, лечил. Мы все бегали за своим настоятелем, как собачата, и каждый из нас мог бы рассказать свою историю, как его пригладил, обласкал, излечил отец Мартин.

Двадцать пятого июля 1999 года, на своей последней воскресной мессе ксендз Мартин прощался с прихожанами и костелом.

Костельный хор, детище ксендза Мартина, запел на вход священника:
Ты не печалься, ты не страшись,
Если Бог с нами, кто против нас?

Ксендз Мартин, настоятель костела Святого Николая, в окружении министрантов, шел через весь костел от входных дверей к алтарю. По сторонам от прохода стояли прихожане. Те, с кем он начинал здесь семь лет назад. Те, кто пришел в костел, услышав от него Слово Божье.
Сергей Веселов, продолжая музыкальную тему, пел с высоты хоров:
И не жалея о прошлом ничуть,
Вижу, как катится мир к катастрофе

Голос Сергея прекрасным тенором разносился по храму, проникая во всякий уголок и всякую душу, находящуюся здесь.

Каждое слово песни казалось не случайным и относящимся к этому моменту прощания.
Отец Мартин взошел на амвон.
– Все идет во благо, – почти бесстрастно сказал он. – Лучше и лучше. Я очень рад в такой торжественной обстановке совершить, так сказать, последнюю службу мою в Днепродзержинске. Вспомним, дорогие мои, наши прегрешения. Осознаем, что мы приходим сюда не за наградой, но как слабые грешники, которые нуждаются в поддержке Господа, Его помощи и любви.

Паства глухо повторяет за ксендзом:
– Исповедую перед Богом всемогущим и перед вами, братья и сестры, что я много согрешил: мыслью, словом, делом и неисполнением долга…
На верху одиноко стоят хористы. В боковом алтаре желто-коричневой горой лежит в штабеле дуб. Когда-то ксендз Мартин привез его в костел. Из него уже сработаны входные двери, фасад и два больших боковых окна. Но лучше, чтобы не зареветь, не смотреть никуда – ни на людей, ни на предметы: во всем проступает отец Мартин.
– Чтение Евангелия от Матфея, – провозглашает настоятель. И мы отвечаем:
– Слава тебе, Господи!

Ксендз берет в руки Священное Писание.
– Иисус сказал народу: Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет, и продает все, что имеет, и покупает поле то… И спросил их Иисус: поняли ли вы это?

Ксендз Мартин окинул взглядом костел.
– По поводу нашего расставанья стоит передать какое-то завещание, слово на прощание наше.

Но разве может быть что-то лучше, выше Божьего Слова, начиная с вопроса: поняли ли вы это? Какое это? Не только притчу. Поняли ли вы, что случилось на протяжении прошлых семи лет? Понял ли я? Если мы в состоянии все события нашей жизни, в том числе события последних семи лет, относить к Богу и увидеть в этом руку Господню, значит, поняли. Но если остается либо роптание, недовольствие, разочарование сильное, а может только радость тихонькая – уже давно надо было так разойтись! – значит, не поняли. Если бы я привязывался только к одним людям, хотел быть здесь всегда и не представлял себя в другом месте – значит, ничего я не понял. В сравнении с Господом нашим, этой прекрасной жемчужиной, все остальное – ерунда, вздор. Ищите Царства Божьего, ищите его в своей жизни, оно недалеко от вас!

В состоянии ли мы расставаться с людьми, с вещами спокойно? Без ропота, уверенные в том, что Бог заботится о нас и, прежде всего, дает веру, мудрость сердца. Это прекрасное качество, которое позволяет различать добро и зло. А если ты поверишь Богу и Его полюбишь – слышишь? – любящему Бога все идет во благо. И это наше сегодняшнее «до свидания» тоже содействует к благу. И я глубоко убежден – это есть храм Господа нашего, Иисуса Христа, это – Его приход, Его паства, здесь сидящая. Его! А Он посылает рабочих своих на жатву в виноградник свой, Он знает все ваши нужды, страдания, беды, надежды и отвечает всегда любовью. И все содействует к благу! Только одного нам надо: не перестать, не останавливаться в поисках жемчужины, которой является Иисус Христос. Не потеряйте ее, братья и сестры, этой жемчужины. Аминь…

На последних словах проповеди ксендз Мартин почти кричит, успокаивая нас. Кажется, он сейчас сорвется. Сколько раз то ли в шутку, то ли всерьез, он говорил нам, своим друзьям, что хотел бы умереть в Днепродзержинске. И мы – то ли всерьез, то ли в шутку отвечали ему: нет ничего проще! Мы подберем для вас место, отче, за оградой костела…

И когда настал момент передачи знака мира, к священнику тянулись руки в знаке прощания, любви, плохо сдерживаемых слез. После причастия ксендз Мартин благодарил свою парафию.
– Хор – наше молоденькое дитя. Вы волновались сегодня, и это хорошо. Хочу сказать вам «спасибо» – пойте Господу песню новую! Всем, кто только начал приходить в костел – спасибо! Спасибо, что вы откликнулись на приглашение Господа. Я глубоко убежден, что здесь будет расцветать настоящее христианство. Христос всему тебя научит, только избери Его! Найди Его! Не перестань искать Его в своей жизни! Сюда, в костел, мы приходим искать Христа, а не впечатлений и сантиментов. Может, и не увидим отца Мартина больше? Может, и не увидим! Но дай Бог, чтобы мы встретились в Его Царстве, в Его доме – это самое главное. Все остальное, повторяюсь, как старик уже повторяюсь – ерунда! Сестры, братья! Уже начинаю кричать на вас… Значит, еще чувствую себя пробощем здесь, настоятелем. Но это уже последний день, хорошо?

Сестры и братья уже не сдерживали слез. Прощайте, отец Мартин!
– Пан Александр уже, правда, готовится что-то сказать мне, а я ему не разрешаю. Хочу сказать ему тоже большое спасибо. За помощь, такую очень деловую. И дружеские отношения на протяжении этих лет. Конечно, бывали и тяжелые моменты, и хорошо, что они были, что Бог все преодолел.

Ксендз Мартин обвел глазами костел:
– Много здесь было сотрудников наших. Не могу не сказать спасибо и «Bog zaplac» Сергею Федорову, который почти с самого начала со мной: как завхоз, водитель, друг, мажордомус и еще многое другое. Он всегда был в тени, его нет ни на одном фильме о костеле, а ничто здесь не происходило без его участия.

Сергей кусает губы и уже откровенно плачет. Терять своего отца, своего друга и наставника…
– Хотя Сергей и не католик… Хотел бы сказать – еще не католик… А я убежден, что Бог его ищет!

Ксендз замолчал, всхлипнул, закрыл лицо руками и застыл, сотрясаемый внутренними рыданиями. Может быть больше, чем о ком-либо, он жалел об этой душе, которую он так и не успел обратить. Так и стоял перед своими прихожанами настоятель, не в силах сдержать слез. Костел ответил ему слезами.
– Сережа! Бог уже объявил силу свою на твоей жизни. Держись Его, не опускай руки… Даже я не ожидал, что я… в такой момент, я… человек слабый, оказывается.
Усилием воли ксендз Мартин взял себя в руки.
– В организации «Каритас» спасибо за всякую помощь нашему врачу – пани Оле, за ее готовность всегда служить и помогать. И тем спасибо, кто как Галина, на кухне, тихонько, но всегда с улыбкой, не стыдятся никакой черной работы. Женщинам, может неформально во главе с малой пани Валерией Домбровской, которые столько лет приходили убирать и убирают костел и территорию – спасибо им!

Ксендз Мартин замолчал на мгновение. Ему так хотелось передать напоследок своей пастве что-то самое важное, самое нужное, квинтэссенцию своего семилетнего служения костелу Святого Николая.
– Бог нас призывает. И он заботится, чтобы наши имена были выписаны там, на небесах, в Книге Жизни. И это самое главное. Пройдет время, а мы не пройдем. Смотрите, сколько заброшенных могил и гробов. Но это не страшно. Главное – верить в новую жизнь, чтобы быть навсегда с Богом. И спасибо Ему, что Он всегда заботится и помнит о нас. Мы уходим, убегаем от Него, а Он нас ищет, как пастырь своих овец. А мы – ищем Его, часто не зная, что мы фактически Его ищем, что мы страдаем ужасно из-за отсутствия Его любви, а точнее, из-за отсутствия нашего ответа на Его любовь.

Отец Мартин хлопнул рукой по амвону.
– Спасибо! Все нормально, жизнь идет дальше!

Раздирая сердце, звучит «Многая лета». Сегодня свершилась прекрасная месса, а мы наполнены тоской и грустью. Грустью расставания. Одновременно мы можем, но еще не решаемся назвать себя счастливыми: ведь столько лет мы были вместе!

После мессы отец Мартин приглашает меня к себе в комнаты. Они забиты книгами, журналами, картинами, кассетами. Обведя вокруг рукой, ксендз сказал:
– Выберите отсюда, что хотите. Пока я здесь еще хозяин. Все что угодно. Книгу?

Я сотни раз бывал здесь. И почти не раздумывая, спросил:
– Можно вот эту картину?

Картина изображала костел зимней ночью. Светит луна, лежит снег, а из окон храма пробивается теплый, зовущий свет. Красок немного, но они почти гениально передают непреходящее настроение грусти, печали по ушедшим и тихой надежды, что там, внутри храма вас может быть ожидает спасение. Эту картину написал Александр Солодовников, талантливый, спившийся художник. Он приходил к отцу Мартину и, смущаясь, просил несколько гривен на вино. Отец Мартин просил художника о другом.
– Саша, я буду заказывать у вас картины. Возьмите себя в руки и пишите, ведь у вас редкий талант, не хороните его!

Картину с костелом Саша Солодовников написал просто так и принес ксендзу в подарок.

Спустя несколько дней художник ушел из жизни.

Ксендз Мартин снял картину со стены и передал ее мне. На память.

А через три дня он уехал. За пару часов до отъезда в костел позвонил городской голова.
– Это правда, что уезжает ксендз Мартин?
– Да, правда.
– Через десять минут буду.

Через десять минут Василий Швец был в костеле. Они обнялись с настоятелем. Может быть, в этот момент городской голова вспомнил, как, будучи впервые в городе-побратиме Кельцы, он увидел на ступеньках мэрии ксендза Мартина, который специально ожидал там его, чтобы морально поддержать. А может, он вспомнил необыкновенно вкусные пирожные, рецепт необыкновенности которых заключался в том, что их надо есть за чашкой чая в компании с настоятелем костела. Или что-нибудь еще. Ведь как много можно всего вспомнить!
– Не забывайте, отец Мартин, мы всегда будем считать вас днепродзержинцем, – сказал городской голова.
Не забывайте нас, отец Мартин

Глава последняя. Новая

Ярким солнечным днем посреди дороги напротив костела стоял странный человек. Он был бородат, худощав, почти аскетичен, одет в длинную коричневую рясу со свисающим капюшоном, подпоясанную белым шнуром. И в сандалиях на босу ногу. Человек почесывал бороду и живо поглядывал по сторонам, будто поджидая кого-то.

Вдруг он встрепенулся, прищурился и стал похож на длинноногую цаплю, увидевшую долгожданное лакомство – зеленых лягушек, ради которых еще нужно помахать клювом.

По улице со стороны коммерческого техникума, который давным-давно назывался заводским училищем, – развинченные и малость приблатненные – шли группой подростки. Тинэйджеры, или как их там. Им было весело. Не обращая внимания ни на кого, они шумно прикалывались над собственными шуточками, перемежая речь спонтанным матом, думая, что так оно и надо. Девчонки ругались не слабее пацанов и смачно затягивались сигаретами.
– Хей! – окликнул их человек в рясе с капюшоном. – Як справи?

Ребята остановились и с любопытством и иронией разглядывали говорящего.
– Мене звуть брат Блажей, я – монах-капуцин та настоятель цього костьолу. Заходьте до нас!
– Ой, я умру… И что там делать? Молиться?
– Молитися? – в ужасе вскричал монах. – Та нi! Будемо займатися любов’ю!

Насмешливое выражение лиц сменилось на недоверчиво-обалденное.
– Чем-чем? Любовью?
– Это как? Глубоко?

Монах утвердительно затряс бородой.
– Натурально! Любов’ю!
– И где ж мы будем ей заниматься?
– Та просто ж у бiблiотецi! Я дивлюся на вас та й думаю: якi гарнi дiвчата – скiльки ж тут роботи!

Молодежь переглянулась.
– Зайдем?
– А что я – самый умный?
– Та давай зайдем, побакланим немного…
– Ти диви, якi несмiливi! Я хоч i монах, а все ж не кусаюся.

И залился веселым смехом. Лед был сломан. Через час, выходя из библиотеки, смеялись все.
– Но то хто нам дає правдиву любов? Хто є джерелом любові?
– Христос?
– Амінь! А ти казав – секс.

Ребята схватились за животы.
– Тодi до побачення! Приходьте ще до нас.
– Придем, брат Блажей! В натуре!

Новый настоятель костела святого Николая, монах-капуцин, брат Блажей Суска попал в Днепродзержинск не на пустое место. Здесь, на фундаменте, забитом ксендзом Мартином, стояло здание католической веры, которое можно было обустраивать и украшать, добавлять вверх и вширь.
– Я щиро вдячний ксьондзу Мартіну, що вiн зоставив пiсля себе таку пiдготовлену парафiю. Пiдготовлену до прийняття нового пробоща. Я знаю, як ви любили i як плакали за своїм настоятелем. По-людськи це цілком зрозуміло. Може, десь у Красилові тепер хтось плаче за мною… Сподіваюся, що ви приймете нас, братів менших капуцинів, та ще й полюбите. Але головне, щоб тут, у Дніпродзержинську, й надалі розквітала католицька віра, правдива християнська любов.

Что-то новое входило в костел. Не такое. Другое. Но не выходящее за рамки католичества.
Боже, как оно широко…

Эпилог

г. Хмельницкий, 11/12 – ХI, 99
Дорогой Александр!
Хотя теоретически много у меня сейчас свободного времени, не нахожу либо четкой концепции, либо «мужества» написать воспоминания, удовлетворяющие музейный архив в Днепродзержинске. А может быть, как всегда в моей жизни: преимущество форм неоконченных, раскол между стремлением к совершенной определенности и уважением (до боли!) к таинственной человеческой судьбе. Не исключаю, что все гораздо проще: лень и нехватка сил. Значит, преждевременно писать мемуары? Не знаю. Хотя неделю тому назад я сочинил записку:
«Не без доли пафоса можно сказать: я оставил в Днепродзержинске часть своего сердца. Убеждает меня в этом пребывание в кардиологическом отделении Каменец-Подольской больницы. Сердце начало плохо работать (или выходит из строя). Наверное, подверглось декомплектации во время прощания с Днепродзержинском».

Но пафос бывает невыносимым, хотя, не обязательно ложным, мол, беспомощный в высказываниях и чувствах человек ищет убежища. Тогда – пафос, или шутки, или автоирония, или хаос.

Наводящие вопросы:
– Что Днепродзержинск оставил во мне? Что я в нем оставил?
– К чему привык? С чем не примирился?
– Насколько (не)честный вопрос: ограничить семь прошлых лет до одного города Днепродзержинска. Впечатления во многом совокупные.

Бывают мгновения, мини-эпизоды, но впечатляющие, большого (субъективного?) значения.
Например:
– Когда мы сносили пристройку «Знання в маси»;
– Когда вы мне подарили самовар;
– Поцелуй и слова Илюшки: «Я за тобой заскучался»;
– Ваше крещение, брак Альбертов;

Вне всякого эпизода: 100-летие.
Есть дела, о которых писать больно и пока не пора, и…
Например, явления:
– организационные,
– душпастырские неудачи,
– ротация кадров, кражи, отселение,
– отъезд сестер и Макария,
– медленное увеличение числа прихожан,
– «пропадание» детей,
– ничтожные эффекты экуменизма,
– и т.д.

Вот, получилось как введение к вступлению. Ну что? Пусть будет. Ал. Юл., я вас очень сердечно приветствую, с благодарной памятью остаюсь всегда.
Молюсь за ваших близких.
Мартин

г. Хелм, Рождество.
Саша, дорогой!
Вам не повезло, вот попался у меня период усталости, маленького сердечного трепета, и потому содержание короткое и, возможно, не совсем «кстати». Но, знаете, чувства мои пока не изменились. Я вас от души поздравляю, желаю крепкой и постоянной дружбы с Господом, Тем, который есть, был и приходит именно к Вам, пусть глубже и сильнее… Жене Вашей и детям – привет! Посылаю Вам книжечку, надеюсь, будет вам полезна, хотя язык не всегда простой (упражняйтесь!). Успехов тоже в собственном творчестве.
P.S. Не пишу отдельно Сергею (собственно у нас никогда не было личной переписки). Но помню и молюсь за него.

Уважаемый, дорогой пан Александр!
Уже скоро Ваш день Рождения. Пожалуйста, примите самые лучшие пожелания душевных и физических сил, творческой инициативы. Наполняйтесь любовью ко Христу и Его Церкви, не абстрактной, но состоявшейся из конкретных людей, тоже слабых и грешных. Смело, ибо, на основании молитвы, желаю Вам исцеления Богом всех Ваших семейных отношений. И да сбудется мечта, о которой Вы писали, когда я был в хмельницкой больнице. Помните? Но Бог помнит. И Он всегда верен, ибо «не может отречься от Самого Себя». Поверьте. Ради собственного счастья!
Ваш Мартин Янкевич

…………

Автор выражает глубокую благодарность Музею истории г. Днепродзержинска, Народному музею Днепровского Металлургического комбината за предоставленную возможность плодотворной работы в музейных фондах, а также всем, кто в разные годы бескорыстно помогал в сборе материалов по истории Римско-католической Каменской приходской церкви во имя Святителя Николая – Днепродзержинского костела Святого Николая.
07.07.2000.- 07.07.2008.

Послесловие автора

За годы, прошедшие после выхода в свет первого издания книги «Жизнь. Смерть. Воскресение», в днепродзержинском костеле Святого Николая произошли большие и малые изменения. Сменился настоятель, но продолжается обновление храма. Появились новые прихожане, а иные ушли из костела. Дети стали взрослыми, и уже сами воспитывают своих детей, взрослые постарели, а кто-то покинул этот мир, в том числе персонажи настоящей книги. Во многих событиях костельной жизни автор либо принимал непосредственное участие, либо был их свидетелем, либо знает о них от других. И не раз звучали предложения продолжить жизнеописание костела Святого Николая. Но что-то удерживало от этого шага: то ли ностальгия, то ли опасение совершить ошибку в оценках происходящего, ведь большое видится на расстоянии. Однако если новейшая история храма заслуживает новой книги, такой автор обязательно найдется, как ответ на требование времени.

Книга «Жизнь. Смерть. Воскресение» опубликована при финансовой поддержке Сената Республики Польша и фонда «Помощь полякам на Востоке».

Dofinansowano ze środków Senatu RP dzięki pomocy Fundacji «Pomoc Polakom na Wschodzie».

СОДЕРЖАНИЕ

ЧАСТЬ 1

Глава 1. Начало

Глава 2. Озарение

Глава 3. Католики юга России

Глава 4. Инициативная группа

Глава 5 Игнатий Ясюкович

Глава 6. Первый католик города

Глава 7. Костел

Глава 8. Первые шаги

Глава 9. Святые

Глава 10. «Спасти и сохранить»

Глава 11. Такие разные годы

Глава 12. В поисках главного направления

Глава 13. История любви

Глава 14. Человек другой эпохи

Глава 15. Апофеоз

Глава 16. Памятник архитектуры

Глава 17. Смерть и война

Глава 18. Зов на встречу католиков

Глава 19. История любви (окончание)

Глава 20. Истина, требующая доказательств

Глава 21. Революция

Глава 22. В предчувствии смерти

Глава 23. Второе рождение

ЧАСТЬ 2

Глава 1. Настоятель костела

Глава 2. Первый спонсор костела

Глава 3. Месса

Глава 4. Свидетели преступления

Глава 5. Епископ

Глава 6. Костельне истории

Глава 7. Линия жизни

Глава 8. Будни ремонта душ

Глава 9. Последний аборт

Глава 10. И такое было

Глава 11. Ксендз-строитель

Глава 12. Милосердная любовь

Глава 13. Дела Господни очень просты

Глава 14. Сто лет – это еще не возраст

Глава 15. Автобус для троих

Глава 16. Влюбленные в музыку

Глава 17. Lacrimosa

Глава последняя. Новая.

Эпилог